Олимп иллюзий - стр. 15

Наконец-то!

Ширь вздернулась до небес, шарами опрокинута она к горизонтам. Даль открывается алым и эфемерно и мерно расслаиваются глубины лун. Как снежные зайчики, плодятся солнца, и волки – бегут. Мученическая тайга уже венчается снежным зноем, и воздух нежен и чист. Козодойные птицы устремляются по осям пространства. И внизу узилище гавани.

Море, которого нет, только оно может быть последней надеждой. Как «Наутилус» – последним из кораблей. Капитан Немо курит бамбуковую трубку и ждет, скрипят его сталагмитовые сапоги. И как обвалы небес, безмолвны приказы. А ослепительные лавины – как единственный аспирин…

Запомни же, Эльдорадо – есть.

Эль-до-ра-до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до – есть…

На берегу еще ютятся домишки новобрачных, белые мазанки, ослепленные черным, как южным. Сожженные улицы простирают пустынные руки свои. Но те, кто спят синими венами-переулками, никогда не проснутся. Только шуршащий прибой – белый сторож – облизывает ногу собаки. Паганини – он обречен на бессонницу.

– Это тысячелетний город, Хренаро?

– Это Рим Ромула времени твоего, Мудон.

Прочь же гондон, прочь старший брат смысла, ухват, кантианская резинка, кочерга, рычаг, как пассатижи, как стрижи полета бреющего, как брадобреи, как мессершмиты, мессиры, мессиджи, жалить ужей гадюками своими, крапивой по яйцам стричь страусов своих, скорее, скорее, о, «Наутилус», глазами красными и глазами зелеными, выползать со Светозарным, залечивать губную болячку, Бычью им дать, а не гармошкой губной, да, гильотинкой пусть порежутся, а встать над яйцами, как над страусиными, как по над парусными регатами побежать, как дух восстания и отец гордыни, ибо крошится и ломается-то уже давно, ибо «нет» уже давно, а «да» еще не настало, ибо тверда кость и расправлены уши, но не расплавлен еще язык слов.

Второй, как первый, херовый день, а дальше будет только хуже. О, если бы оборвался лифт, упал на голову кирпич, жизнь как предсмертный сон – троллейбусы, начальники, колбаса, попса, постройка какой-то бессмысленной башни, я состоялся, лунный свет… Но вот вскоре стал подкрадываться и ноябрь, выглядывал, как из-за забора, подмигивал, как в такси. Чтобы дождаться, что это не так, Роман вечерами сидел в барах, много пил и много курил. Так же, как когда-то и дон Хренаро, ибо если это приближение к дону Хренаро, последовательные, невидимые шаги, – ведь Док не спит, конечно же, не спит, он залез в интернет и шелестит фейсбучными билетами, – то значит надо много пить и много курить, так же, как и дон Хренаро. Просто сидеть на черном стуле в черном кафе с ослепительно белой неоновой лампой и приближаться и приближаться к дону Хренаро… Вспоминать тебя, о друг мой любимейший, верить в то, что ты жив. Как Рембо в Адене, ты живешь где-то там, со своей маленькой китаянкой неизвестной трудной и простой жизнью, караван с оружием, караван с кофе… Прости, что я снова хочу вернуться к тебе. Ты сам предпочел бы не возвращаться.