Октябрь - стр. 46
Жребий брошен. Столкнувшийся с анархией и устрашенный ее возможными последствиями Временный комитет, несмотря на то что многие его члены испытывали и нерешительность, и преданность царю, понимал, что ему придется взять на себя управление страной. Комитет опубликовал заявление о том, что «он берет в свои руки восстановление государственного и общественного порядка и создание правительства, соответствующего чаяниям народа».
Родзянко был одним из тех членов Временного комитета, который в этот решающий момент испытывал весьма противоречивые чувства. Однако остроумный и язвительный Василий Шульгин, консервативно настроенный член комитета, четко и кратко, без сантиментов, обрисовал ситуацию. «Если мы не возьмем власть, – сказал он, – то ее возьмут другие, те, которые уже избрали на фабриках нескольких негодяев».
Он, конечно, намекал на заседавший по соседству комитет, который тоже ставил перед собой задачу урегулировать ситуацию в городе и был готов взять власть в свои руки – Совет рабочих и солдатских депутатов. Началось время, когда одновременно существовали эти две конфликтующие между собой, накладывающиеся друг на друга политические и социальные силы, два мировоззрения.
Тишину залов и коридоров Таврического дворца, который всегда был цитаделью чиновничьего бюрократизма, порой нарушала лишь неловко оброненная на пол докладная записка. Здесь всегда царили опрятность и порядок. Теперь Таврический превратился в военный лагерь. В главном Круглом зале лежал труп солдата. Сотни его живых товарищей расположились на постой в коридорах дворца, сидели на корточках у самодельных печей, пили чай, курили и терли уставшие глаза, чтобы решительно посмотреть в лицо контр революции, которой тут все так боялись. Коридоры дворца провоняли потом, грязью и порохом. Кабинеты превратились в замусоренные склады провизии и оружия. Один конференц-зал был завален награбленными мешками с ячменем. Сверху на эти мешки была брошена истекавшая кровью мертвая свинья.
Отличавшийся брезгливостью Родзянко, как вспоминал его коллега, депутат Станкевич, протискивался мимо кучки взлохмаченных солдат, «сохраняя величественное достоинство, но с выражением глубокого страдания, застывшим на его бледном лице». Он старательно огибал расставленный вдоль стен хлам и наваленный на скрещении коридоров мусор. В своих мемуарах Шульгин откровенно высказал все, что он думал. Народные массы, которые свергли царскую власть и теперь имели наглость делить с ним это роскошное рабочее место, были для него «тупыми, грубыми, бесовскими».