Октагон - стр. 31
Он посмотрел перед собой и снова застучал по клавишам.
«Она так переживала… Мы всё время ссорились из-за этого. Потом у неё начались осложнения. Она долго болела. Я… Я был с ней, пытался помочь, но что я мог сделать? Через некоторое время выяснилось, что она вообще больше не сможет рожать. И начался какой-то кошмар. Она перестала со мной разговаривать. Целый месяц ни слова! Это было невыносимо. Что бы я ни говорил, что бы ни делал…»
«И ты ушёл».
Он ответил не сразу.
«Я не выдержал».
Снова пауза.
«А через два дня я узнал, что она умерла».
Она замолчала. Рома подождал минуту, две и, не выдержав, написал:
«Тук-тук».
Она не отзывалась.
«Бьянка!»
«Я не знаю, что говорить. Я плачу», – призналась она через некоторое время.
Рома опустил голову.
«Извини. Мне некому было это рассказать».
Она не ответила.
«Бьянка?»
«Не могу».
«Прости меня».
Не сразу, но она написала:
«Не извиняйся».
Рома нахмурился. Тяжесть на душе только усилилась, но пальцы сами потянулись к клавиатуре.
«Извини меня. Не надо было говорить».
«Ты любил её?» – спросила она.
Он долго смотрел на расплывающиеся буквы.
«Скажи мне, ты любил её?»
«Не любил бы, не повесился».
Беззаботные смайлики прыгали на панели для отзыва. Минуты мучительно тянулись, но ни он, ни она не решались продолжать разговор, хотя Рома чувствовал жжение в груди.
Наконец он не выдержал и осторожно написал:
«Тук».
Пауза была невыносимой.
«Тук-тук! Бьянка!!!! Тук!!!»
Через некоторое время снова дзинькнуло сообщение.
«Рома».
Он обрадовался.
«Да, Бьянка».
«Это ведь не твоё имя?»
Зрачки в глазах Ромы расширились от боли. Он закрыл глаза и, едва совладав с собой, написал в ответ:
«Мне дали его, когда я попал сюда».
Она замолчала, продолжила не сразу.
«Это навсегда?»
«Навечно».
Повисла ещё одна страшная пауза, выворачивая его наизнанку и сдавливая сердце.
«Тебе страшно?» – спросила она.
«Не знаю», – честно признался он.
«Господи, зачем я написала тебе?»
Он сжал кулаки, но, превозмогая себя, ответил:
«Прости, я не хотел. Мне действительно некому было это рассказать. Я всё время думаю об этом. Если бы я мог что-то изменить… Если бы мог… Прости меня. Правда».
Она очень долго не отвечала, и он сидел, вперившись в экран, и смотрел на расплывающиеся от предательских слёз точки и символы, складывающиеся в буквы. Спасительный звук уведомления заставил его смахнуть с глаз подступившую влагу, он приблизил лицо к экрану.
«Ребёнок должен был родиться мёртвым, – писала Бьянка. – Это должно было стать испытанием для нас».
Рома дёрнулся, перечитал снова и затарабанил по клавишам.
«Для нас? Что это значит?»