«Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника - стр. 33

– Когда вы поняли, что война закончилась, что-то в вашем поведении изменилось?

– Да, в момент, когда война для меня закончилась, у меня внутри что-то развязалось, это было уже в первые часы или дни в плену. Внутри я был рад, я бы даже сказал, счастлив, что больше не стреляют, что больше не надо бояться, что больше не надо зарываться в землю. Я в тот момент даже не думал, что я в плену, сам факт того, что война закончилась, был внутренним освобождением.

– Когда вы поняли, что война проиграна, что-то в вашем поведении изменилось?

– Надежда у всех была. Чувство, внутренняя просьба, чтобы сейчас, когда война заканчивается, ничего больше со мной не случилось, определенно было у многих. Многие пытались в момент капитуляции оказаться на родине, в границах Германии, но это было невозможно, потому что русские уже почти все окружили.

– Чего вы боялись больше всего – погибнуть, быть раненым или попасть в плен?

– Когда мы отступали, когда все время были очень тяжелые бои, когда в любой момент тебя могли ранить или убить, времени об этом думать не было.

– А когда вы наступали?

– Были ситуации, когда было страшно, во время сильного артиллерийского или минометного огня. Тогда всем страшно, а если кто-то говорит, что не страшно, то там что-то не так.

– Какие вы получили награды за войну?

– Да, я получил несколько. Я три раза был легко ранен – получил знак за ранения. За окружение Умань– Винница ЕК2, Железный крест второго класса. За зимнюю кампанию на Миусе «мороженое мясо». Потом я получил пехотную атаку. Потом знак «ближний бой», на Кавказе в лесу был ближний бой, на расстоянии нескольких метров мы столкнулись с русскими. Этот знак давали, как говорят, «если ты видел белок в глазах врага». В марте 1945-го, прямо перед концом войны, я получил Железный крест первого класса за разведку. Я уточнил нахождение немецких позиций, и мы смогли соединиться. Во время этой разведки меня обстреляли. У меня карманы брюк были забиты боеприпасами. Боеприпасов не хватало, и, когда они были, мы ими забивали все, что можно. У меня боеприпасы были в нагрудных карманах и в карманах брюк. Пуля попала в карман брюк, набитый патронами. Патроны разлетелись, а у меня было только три или четыре осколка в ноге, которые я сразу вытащил. Это уже была моя вторая разведка, и мне дали ЕК1.

– Как вы хоронили убитых?

– Очень по-разному. Если было большое сражение, то могло случиться так, что мы не могли всех похоронить. Когда мы наступали, мы видели очень много непохороненных русских. Иногда, на Кавказе, мы хоронили в могилах глубиной 40 сантиметров, потому что там были скалы. На Украине было по-другому, там была хорошая, глубокая земля, там мы копали могилы больше метра глубиной. Но так, как сейчас в Германии, когда могилы обычно 2 метра, мы не хоронили, времени никогда не было. Обычно ставили крест, сначала еще ставили стальную каску погибшего и цветы. Потом, на Кавказе, когда мы отступали, мы не делали холм над могилой, потому что мы узнали, что русские часто раскапывают могилы в поиске обручальных колец и всего такого. Мы со своих павших все ценные вещи снимали.