Океан - стр. 8

была в самом разгаре. Вначале ему показалось, что все происходящее – сон, что кто-то рассказывает содержание фильма, увиденного в поселке, или пересказывает бредни местного безумца.

«Его не могут убить. Это – все, что у меня есть», – говорят, что услышав новость, он произнес именно эти слова.

И вот теперь сама его жизнь лежала перед ним, превращенная в окровавленное месиво, со свернутым на сторону от сильнейшего удара носом, со сломанной, словно карандаш, рукой, с рассеченным надвое сердцем…

– Кто это был?

– Какой-то пьяный рыбак.

– Ему не хватит и тысячи жизней, чтобы расплатиться.

Мертвецы всегда на самом деле всегда невиновны. Оправданием любому их прижизненному поступку служит смерть. И очень трудно согласиться с виной сына в собственной смерти, когда он перед тобой на обеденном столе, когда лицо его побелело, взгляд остановился, а тело застыло навеки.

Возможно, ни у кого не нашлось смелости рассказать дону Матиасу о том, что именно произошло, а может, он и слушать ничего не захотел.

– Пусть его приведут.

– Он в бегах.

– Пусть разыщут, достанут хоть из-под земли. Богом клянусь, мне не будет покоя, пока он не последует за моим сыном! Кто он?

– Асдрубаль Пердомо. Из семейства Марадентро, что живет на Плайа-Бланка… Люди крутые.

– Самыми крутыми на этой земле были красные… В войну. Теперь они все до одного мертвы.

– Но сейчас нет войны, дон Матиас.

– Знаю. Сейчас все намного хуже. В войну у меня не убили ни одного сына.

Все попытки вразумить его оказались напрасными. Дон Матиас отгородился от мира и закрылся в своем огромном старом доме с толстенными стенами. Каждый вечер он садился на крыльцо под перголой, где некогда любил работать с документами и разбираться с делами раскинувшегося у подножия Огненных гор виноградника, поджидая возвращения сына. Теперь он тоже ждал. Ждал, когда на его пороге появится человек, который приведет к нему убийцу сына.

Такую душевную боль он испытывал лишь раз в жизни, когда хоронил мать этого несчастного создания. Проходили дни, но ни время, ни тишина, ни уединение не помогали ему забыть то, что случилось, напротив, боль, грызущая, словно дикий зверь, его нутро, медленно превращалась в глухую, отчаянную злобу, в безумную жажду мести. И очень скоро он уверился в том, что, уничтожив Асдрубаля Пердомо, он сможет вернуть к жизни сына.

Только Рохелия Ель-Гирре, худая, как жердь, всегда молчаливая, в неизменном траурном платье, время от времени отваживалась подойти к дону Матиасу и принести ему поднос с едой. К еде, правда, он не прикасался. Тело его таяло так же, как таяла душа, и буквально за четыре дня он изменился до неузнаваемости.