ОКБ - стр. 4
– Помилуйте! Я, видите ли, изучаю медицину… Какой уважающий себя ученый хоть на мгновение допустит возможность существования души или бога? А вы, очевидно, не представляете себе каких высот достигла современная наука.
Видимо, оценив мои потуги на светскость, она улыбнулась.
– Отчего же? Очень даже представляю.
– Мы коллеги?
– Нет. Я изучаю гуманитарные науки, а в больнице нахожусь на излечении.
«Филфак, наверное», – подумал я.
* * *
В тот же вечер мы сидели друг напротив друга в единственной комнате моей малосемейки. Обеденный стол на прошлый мой день рождения был принесен из кухни, да так и остался в комнате: таскать его туда-сюда было бессмысленно. Кухня в малосемейной квартире была метров пять и не вмещала моих многочисленных посетителей. Она использовалась только для приготовления непритязательной холостяцкой пищи. А еще там стоял старый шумный диван.
Сумерки за распахнутым настежь окном сгущались и благоухали, свет включать не хотелось. Мишка с медсестричкой уединились на кухне. Через тонкую стенку и фоновый «Element of crime», периодически прорывались мишкино увещевающее гудение и нетрезвый смех среднего медицинского персонала.
Я уже поведал о том, в ближайшем будущем будет полностью расшифрован геном человека, а также появится возможность выращивать запасные органы из собственных клеток. Настал черед важной проблемы, решение которой я себе представлял с трудом – оцифровки сознания. Тут от медицины мало что зависело, проблему это должны были решать физики и программисты. Но времени у них было достаточно, на клонированных органах мы легко дотянем до времен, когда перенос сознания станет обыденным явлением…
– Так что, у нашего поколения есть все шансы дожить до бессмертия! – с гордостью резюмировал я, полагая, что полностью разрушил ее скептическую позицию.
Она молчала. Я подумал, что это та самая пауза, которая наступает, когда оратор производит столь глубокое впечатление на аудиторию, что та, когда он умолкает, дарит ему несколько мгновений тишины, которые много ценнее последующих оваций. Было слишком темно для того, чтобы я мог разглядеть выражение ее лица. А жаль, мне хотелось бы видеть ее восторг…
– Уф. Я уже думала, ты не закончишь никогда, – выдохнула она, потягиваясь. – Давно я не слышала столь самозабвенного бреда, но всему есть предел. Тут люди от гриппа мрут, не говоря уже о чем-то более серьезном… А ты – вечная жизнь, вечная жизнь…
– Но если ни к чему не стремиться, тогда ничего и не изменится… – пролепетал я.
Она молчала. Музыка на кассете, закончилась уже какое-то время назад. Я не находил, что сказать, пауза превращалась в бесконечность. В безмолвии рушились утопические параллельные миры, преисполненные прогрессивных свершений. Мне казалось, что я остроумен и оригинален, а выяснилось, что несу какой-то нудный бред. Стало стыдно и пронзительно ясно, что ничего у нас не случится – ни интрижки, ни романа… На фоне этой кромешной тишины из-за стены проявились жалобные стенания сестры милосердия и размеренный скрип старого дивана. Я снова включил музыку, чтобы заглушить эти абсолютно неуместные звуки.