Охотник - стр. 4
– Папа вернулся, – говорит она так, будто это вопрос.
Трей отзывается:
– Ну.
– Говорит, чтоб обратно шла.
– Я на улицу, – говорит Трей. Роется в холодильнике, отыскивает ветчинную нарезку, пристраивает толстую стопку между двумя ломтями хлеба. Обертывает сэндвич бумажным полотенцем и запихивает в задний карман джинсов. Аланна, по-прежнему раскачивая дверь, наблюдает, как Трей закидывает стул на плечо, щелкнув пальцами, зовет с собой Банджо и устремляется на простор солнечного света.
Кел утюжит рубашки на кухонном столе и подумывает, не сбрить ли бороду. Когда, еще живя в Чикаго, он ее отращивал, представление об ирландской погоде составлял по туристическим сайтам, а те изобиловали сочными зелеными полями и довольными людьми в вязаных свитерах. Его первые два года здесь местный климат более-менее соответствовал рекламе. Это же лето, похоже, просочилось сюда с какого-то совершенно другого сайта – возможно, посвященного Испании. Жара – того бесстыжего, неотступного свойства, какое Кел, уже привычный к тому, что во всяком дне есть сколько-то солнца, разнообразие облачности и несколько вариантов дождя, находит слегка неуютным. Не вяжется она с пейзажем, красоту которого создают нюансы и переменчивость, – и бесит фермеров: жара сломала им распорядок силосования и покоса, овцы от нее делаются раздражительные, она угрожает выпасу. У мужиков в пабе это главная тема для разговоров, важнее даже грядущих Национальных соревнований овчарок, женщины, которую старший пацан Зуда О’Коннора притащил себе в супруги из Дублина, и вероятной взятки, связанной с постройкой нового досугового центра в городе. Одно из мелких неудобств жары состоит в том, что борода Кела превратилась в накопитель тепла. Стоит Келу выйти на улицу, у нижней части лица словно возникает свой тропический климат.
Однако борода Келу мила. Исходно он ее смутно связывал с ранним уходом на покой – хватит с него быть легавым и выглядеть как легавый. Для публики же в округе Арднакелти борода оказалась без толку, они Кела вычислили сразу, не успел он распаковаться. Но для него самого она кое-что значит.
Даже в жару дома у него прохладно. Это домишко-недомерок 1930-х годов, ничего в нем примечательного, зато стены толстые и добротные, возведены дельно. При покупке домик готов был того и гляди развалиться, но Кел его возрождает – не спеша, раз почти никаких других обязательных дел у него нет. Комната, где он находится, – преимущественно гостиная и немножко кухня – достигла той точки, где уже не кажется, что в ней ремонт, здесь теперь просто приятно быть. Кел выкрасил ее почти всю в белый, восточную стену сделал бледной золотисто-желтой – по замыслу Трей – в тон падающему на нее закатному свету. Попутно приобрел мебель, чтобы дополнить то, что осталось от предыдущих хозяев, теперь у Кела есть три стула вокруг кухонного стола, старый письменный стол, за которым Трей делает уроки, кресло, линялый синий диван, которому не помешала бы новая обивка, и даже торшер. А еще Кел завел себе собаку. Драч в своем углу возле очага усердствует с костью из сыромятной кожи. Драч мелкий, вислоухий, телосложение у него – как у кирпичного сортира. Полубигль с милой мордой бигля и случайными черными, рыжими и белыми пятнами – тоже как у бигля, а вот что там со второй половиной, Кел не разобрал. Подозревает росомаху.