Охотничьи байки - стр. 30
– Тащите веревку! – велел батя, сбрасывая лыжи.
За веревкой ринулся Буря, но опоздал: медведь рухнул в яму и оттуда дохнуло смрадом звериного жилья.
– Да никуда не денется! – Мужики, как подобает, сдержанно радовались и закуривали. – Теперь наш, достанем!
Сбили сугроб с валежины, ружья повтыкали в снег и расселись. И тут батя наконец-то обратил внимание на меня, но глядел как-то странно, с хитроватым подозрением.
– А ты-то стрелял?
– Стрелял! – с гордостью ответил ему.
Он же взял у меня ружье, разломил и достал целый патрон.
Мужики заржали надо мной, стали подтрунивать, но больше от того, что их переполняли чувства: хорошее было утро, медведя взяли, охота удалась, будет что рассказать. Батя же молчал и ухмылялся, а мне стало невыносимо обидно. Ведь помню же, хоть и как в тумане, но вроде бы нажимал спусковой крючок!.. Я встал на лыжи и хотел было отойти подальше и с горя покурить Буриного «швырка», но отец дал конец веревки.
– Раз не стрелял – лезь в берлогу. Привязывай медведя, вытаскивать будем.
Я взял веревку и на ватных ногах подошел к темному челу: в кедровой гриве было сумеречно, туманное морозное солнце слабо пробивало плотные кроны, а в берлоге и вовсе был мрак и воняло так, что дышать можно лишь ртом, чтоб не стошнило. Мужики примолкли, глядели с интересом, и верно, думали, полезу я или струшу?
– Чего встал? – поторопил батя. – Давай!
На животе, как медведь, я сполз в черную снежную яму головой вперед и на ощупь нашел почему-то узкий лаз, протиснулся, потрогал руками пространство – везде была мягкая медвежья шерсть, в том числе и под коленками.
– Ну что там? – Батя склонился к яме. – Чего копаешься?
– А за что привязывать? – спросил я из подземелья.
– Сделай удавку и за шею, – посоветовал он. – Или за лапу.
Наконец в шерстяной горе я нащупал звериную голову, точнее, уши, а возле морды оказалась огромная и безвольная передняя лапища с когтями. Неуверенными руками я сделал удавку, кое-как надел ее на лапу, затянул и крикнул:
– Тащите!
Мужики налегли на веревку, а я наконец нащупал стенку берлоги, пронизанную сплетением кедровых корневищ, и встал на четвереньки.
– Раз-два – взяли! – донеслось сверху. – Еще раз – взяли! И веселый, восторженный мат.
– … ничего себе!
Батя, видно, склонился к берлоге.
– Ты за что там привязал-то?
– За лапу!
– А почему обратно тянет? Может, за корень привязал?
– Я что, корня от лапы не отличу? – меня уже брала обида: вылезешь из берлоги – начнут смеяться…
– Ладно, подталкивай там снизу! – велел отец и ушел.
Я ощупал шерстяную гору, примерно нашел медвежий зад, уперся в стенку и стал толкать.