Охота за лазером Третьего рейха - стр. 10
Гармонист начинает играть заново, поддерживая неожиданный танец.
Пара кружится и кружится.
Зал встает и восторженно аплодирует.
А потом… Павел провожал Наталью в гостиничку. С концертной бригадой пили чай.
Потом – долгая прогулка по узеньким улочкам Астрахани. И конечно, по территории самого кремля. Весь кремль после революции называли «Городок Троцкого».
– Ваш кремль очень похож на наш, Московский Кремль! Очень красивый, белоснежный! В Москве Кремль тоже был белым. А потом стал красным, в цвет рабоче-крестьянского знамени.
Павел нежно смотрел на девушку. И решился поцеловать. А потом – предложение немедленно сыграть свадьбу.
И Наталья растаяла.
В кабинке телефонной станции она долго ожидала, когда свяжут.
– Мама, я люблю! Решила остаться в армии, с любимым! Санинструкторы здесь очень нужны!
– Доченька! А как же учеба? Ты ж с самого детства мечтала стать артисткой!
– Мама, все наверстаю! После войны!
Медсанбат
Оля Клочкова подружилась с новенькой. И та часто, пользуясь передышками в службе, захаживала на чай.
Оля ставила на примус большой алюминиевый чайник. Щипчиками дробили большие куски сахара-рафинада.
Наталья – восторженно о своем Павле – о чем бы ни говорили, заканчивала только упоминанием о нем.
Ольга о своем житье-бытье рассказывать стеснялась. Мол, ничего романтичного: выучилась на фельдшера, работала в станичной больничке. Ничего интересного. Народ суровый, не привык валяться по больницам, даже получив на работе травмы.
Зато о своем Петре говорила с восторгом. Соседи они с ним. В детстве дрались. Повода особого не было. Так, пацанские разборки. Ее на улице так и называли за драчливость – «пацанка». Дралась она хорошо. Отец Оли научил ее приемам рукопашного боя. Так что никому в драке не уступала!
Повзрослев, Оля перестала драться. Петр стал жонглером и акробатом. Выучился у заезжих циркачей. Сальто-мортале, и р-раз – в огненный круг! Ходил на руках между закрепленными на полу острыми ножами…
В медсанбате как-то передышка. Сидят подруги, чай пьют. Разговор – о своих любимых.
– Постой, постой! Слышишь? – настораживается Оля.
Снаружи, откуда-то снизу, слышна громкая ругань, перемежающаяся трехэтажным матом:
– Ко мне! Быстро ко мне! Твою мать! Кому сказал! На гауптвахту! Красноармейцы! Снять его! Ко мне!
И тут же – насмешливый голос совсем рядом, за окном:
– Так точно! Никак нет! Вашбродь!
Оля узнает голос:
– Вот и Петро!
Смеясь, выглядывает в окно.
Ильин стоит на каком-то мизерном выступе стены, держась рукой за водопроводную трубу. Другой рукой он изображает отдание чести, громко кричит, глядя вниз: