Охота на Овечкина - стр. 12
Два деревянных кресла, обитых кожей, поджидали сотрапезников, а в углу комнаты запасливый глаз Баламута приметил вполне приемлемое для усталого путника ложе, на котором уже имелись подушка и одеяло.
– Прошу, – сказал старец и прошлепал босыми ногами к столу.
Доркин охотно последовал за ним.
– Нынче меня зовут Босоногий колдун, – хозяин разлил вино по бокалам и придирчиво поглядел на свет сквозь алое зарево. – Для друзей – Степаныч.
Баламут кивнул и поднял свой бокал.
– Почему ты спросил меня, почтеннейший, из какого я мира? Тебе известно, что существуют и другие миры?
– А то! – весело ответил босоногий колдун Степаныч. – Выпьем же за их процветание!
Чокнулись и выпили. Вино оказалось крепчайшим и обожгло, как огонь, но Баламут был этому только рад. Рядом со странным колдуном он чувствовал себя удивительно спокойно. А поскольку интуиция его еще никогда не подводила, стало быть, можно было позволить себе расслабиться и отдохнуть, пожалуй, впервые с того дня, как исчезла принцесса.
– Я из Данелойна, – сказал он, допив вино и отдышавшись. – Слыхал о таком?
– Возможно. И как же вы пробрались сюда? Чем пробивали стену?
– Какую?
– Ясно, – сказал Степаныч. – Не будем об этом. Я вижу, ты в затруднении, мой юный друг. Могу ли я чем-нибудь помочь тебе в качестве непревзойденного колдуна?
«Юный друг» потер лысину, обрамленную остатками черных жестких волос. Старец нравился ему все больше и больше.
– Выпьем еще, – предложил Баламут. – Это длинная история, а я, признаться, устал, как собака. И затруднение мое так велико, что я не знаю даже, с чего начать.
Старец тут же налил еще. Пламя свечей колыхнулось и вновь успокоилось.
– Начни, с чего сердце просит. Так оно верней…
Доркин подтащил к себе гроздь винограда и принялся кидать в рот по ягодке.
– Странный ты человек, колдун, – сказал он. Второй бокал ударил ему в голову так, что кресло под ним сдвинулось с места и принялось тихо плавать в воздухе. – Не ожидал я встретить в чужом мире столь родственную душу. Бывает, однако…
– Вижу, – с проницательным видом заметил старик, – что для того, чтобы развязать тебе язык, вина понадобится немало.
Баламут посмотрел на него долгим проникновенным взором.
– Ты заговорил о сердце, колдун… я сам сомневаюсь иногда в том, что оно у меня есть. Но, видно, я становлюсь стар. Сегодня я чувствую, что его у меня даже слишком много.
Колдун без промедления наполнил бокалы в третий раз.
– Не знаю, почему, – сказал Баламут, чувствуя, что красноречие переполняет его, а старик этот ему дороже брата, – но в доме у тебя я сделался мягким, как воск. Ты напоминаешь мне святого отца-нефелинца, которого я повстречал однажды в час своей великой печали. Он, как и ты, видел насквозь мое сердце и знал не хуже тебя, что требуется в такой час слабому человеку. А человек слаб… В первый и последний раз в жизни рыдал я тогда у него на груди и никогда не сожалел об этом. Таков уж он был!