Охота на черного короля - стр. 15
И мало кто признал бы в этом моднике известного на всю Москву вора и грабителя Жоржа Комолого. Барченко рассказал о нем не все, потому что многого не знал. Даже в картотеке МУРа оказались собраны далеко не все сведения о похождениях прославленного Жоржа. Первый свой срок он мотал еще до революции, будучи малолеткой. В тюрьме начинал со «шпанки» – касты наиболее презираемой и гонимой. Но благодаря упорству и познаниям, почерпнутым из книг, которые его товарищи по камере не успели распотрошить на самокрутки, он выбился сначала в «игроки», а потом и в «храпы» – сословие куда более влиятельное и могучее. Помимо банды «попрыгунчиков», успел засветиться в налетах на музеи, а чуть погодя сколотил собственную команду, с каковой и познакомился злосчастный Найджел Ломбертс на Архиерейском пруду.
Жорж бросил извозчику серебряную монету и, насвистывая, зашагал мимо пустырька, где еще в прошлом году находился знаменитый цветочный рынок. Он помахивал тросточкой, не касаясь земли. Ничуть не запыхавшись, одолел крутой подъем и вышел на Рождественский бульвар. Пройдя мимо монастырских строений с кельями, переделанными под коммунальные квартиры и конторские кабинеты, он вошел в малоприметный дом без каких-либо опознавательных знаков, если не считать висевшего на углу фонаря с темно-красными стеклами.
Для непосвященных это был банальный жилой дом, но для большинства сытых и развращенных нэпманов не являлось секретом, что в тесных клетушках располагаются будуары куртизанок. Да-да, в сталинской Москве почти открыто действовали бордели, и «Мадам Люсьен» на Рождественском считался одним из элитных. Пальму первенства оспаривала разве что «Генеральша» из Благовещенского переулка, но Жорж предпочитал заведение «Мадам».
Он поднялся по лестнице и четырежды, с паузами, стукнул в обитую железом дверь. Ему отворили. На пороге выросла дородная тетка, наштукатуренная так изобильно, что ее пухлое лицо напоминало гипсовый барельеф. Пышные телеса утопали в затейливых кружавчиках, а в руке дымилась папироска.
– Георгий! – расплылась она в сдобной улыбке. – Давненько вы к нам не захафывали. Профу, профу!
Мадам Люсьен, а в миру Людмила Иннокентьевна Ремизова, переквалифицировавшаяся в бандерши из разорившихся купчих, не выговаривала ни одной шипящей, употребляя взамен звук «ф» – на нем ей, страдавшей, вследствие полноты, одышкой, было удобнее всего выдыхать.
Шаркая старушечьими пантуфлями, хозяйка провела посетителя в свою «приемную» – комнатку с кедровым бюро, завешанной балдахином кроватью и окном, заклеенным газетой «Возрождение». В хорошо знакомое помещение Жорж прошествовал, сохраняя независимо-вальяжный вид и постукивая тросточкой.