Огонь в твоих глазах. Выбор - стр. 19

Снова гулко ударил бубен, и пение шамана стихло. Раздался гортанный выкрик-приказ, и острые желобки одновременно вонзились в сердца пленников. Затянулись туже удавки, не позволяя тем упасть. Алые ручейки потекли в подставленные девушками пиалы, и порывы ветра бросали мелкие брызги на обнажённую грудь жертв, на женские лица, на доски.

Уже совсем стемнело, и небо стало тёмно-синим, а кровь – чёрной, когда воины сбросили с помоста тела пленников. Девушки, чинно понесли наполненные до краёв, исходящие паром, пиалы к золотой чаше. Вылив в неё жуткое содержимое, огибали обнажённую фигуру, старательно глядя под ноги, и спускались по сходням вниз, чтобы затеряться в толпе.

Когда по тёмной поверхности разошлись круги от последней капли, золотая чаша значительно потяжелела. Руки, стоящей на коленях сартожки, дрожали, лицо напряглось. Казалось, она сейчас уронит сосуд, расплескав страшное содержимое, но шаман подоспел вовремя. Девушка с видимым облегчением скользнула в сторону, поспевая за остальными, а чаша была торжественно преподнесена обнажённой красавице.

Та, словно бы нежилась, закутанная в меха, а не мёрзла раздетая на студёном ветру. Величественным жестом она приняла подношение. Пригубила. Поверх края блеснули обрамленные пушистыми ресницами очи, и кто-то в толпе сдавленно вскрикнул.

Бордовая жидкость потекла по подбородку, ручьями, огибая холмики грудей, скатываясь по животу, по крутому бедру и ниже сквозь неплотно пригнанные доски помоста. Закапала на притоптанный снег, впитываясь в стылую землю. Сартожка продолжала прилежно пить страшный напиток. По мере того как крови в золотой чаше оставалось всё меньше, всё чернее и непрогляднее поднималась тень за её спиной, которую даже языки пламени были не в силах прогнать, словно бы огонь сторонился жуткой сущности.

Дева опустила чашу и медленно распахнула глаза, со светящимися алым зрачками.

– Киррана! Проснись, дочка! Проснись! – кто-то бил по щекам, и тряс за плечи.

Кира, собрав остатки воли, дёрнулась, пытаясь вырваться из вязкой тьмы, с горящими углями глаз, и ударила, что есть силы. Кулак попал в стальной капкан и застрял намертво. Это, как ни странно, помогло освободиться из паутины кошмара.

– Тише, тише, – Махаррон, осторожно выпустил её руку. – Ну всё. Всё, всё, всё, – приговаривал он, прижав ошеломлённую внучку к груди и ласково гладя, по влажным, спутанным волосам.

Кира хотела отстраниться, но дед не дал. Лишь плотнее прижал, обнимая за плечи. Она открыла рот, желая сказать, что это просто сон. Попросить прощения, за то, что ударила. Объяснить. Но вместо этого шумно всхлипнула.