Огонь со мной - стр. 7
Место, где мы находились, было темное, мрачное и совсем не освещалось. Мысленно я проговаривала и проговаривала все, что родители сказали нам, но в памяти всплывали только последние слова мамы: «Сидите тихо и не высовывайтесь, что бы ни происходило вокруг! Если кого-то увидите, то не произносите ни звука. Просто сидите тут как мышки!». Ах, да, еще она сказала, чтобы мы с Ремисом не забывали, кто мы. Но это мама прошептала уже мне на ухо, когда уходила. Больше я ничего не могла осмыслить из сказанного ею каких-то десять минут назад. Только чтобы мы прятались и скрывались от посторонних глаз.
Это огромное здание, которое при свете дня мне еще очень нравилось, теперь после взрывов, криков и из-за пронизывающего холода кажется абсолютно чужим и неприятным.
Мы сидим на темной лестнице между этажами, где ужасно пахнет и очень холодно. Почему родители нас тут оставили одних? Что нам делать, где прятаться? Прямо тут на лестнице? Просто продолжать тут сидеть? Папа сказал, что в этой заброшенной библиотеке тридцатых годов нас никто не будет искать, и это было ровно до того, как в здание с ярким светом и звуком, похожим на падение целого дома, кто-то ворвался, значит, нас кто-то все-таки нашел. И почему мама настаивала, чтобы мы оставались среди этих коробок?
Теперь Ремис после каждого грохота и звука разбитого стекла все сильнее сжимает мою руку. Еще пара взрывов, и он точно оторвет мне ее по самое плечо. Но это вся реакция брата на происходящее. Я не могу его сейчас винить, его ужас мне понятен. Странно только то, что он молчит. Его огромные глаза заполнены слезами, которые тихо без всхлипов маленького избалованного ребенка стекают по его пухлым щечкам. Заметив, что он по-прежнему сжимает в своей крошечной ладошке печенье, которое не успел съесть вместе с вечерней порцией молока и папиных сказок, я поправила на нем огромную отцовскую фланелевую рубашку, в которой он буквально утопал.
Одежды у нас было мало: то, что нам кинула мама, мы уже нацепили на себя, но это не сильно спасало от холода. Оба тряслись, хотя сейчас сложно сказать, это от страха или от ледяного воздуха.
Каждый раз, когда что-то взрывалось, одной, свободной от хватки Ремиса рукой я прижимала голову братика к себе, чтобы хоть немного заглушить шум от битвы, которая разворачивается где-то. Сейчас я уже не уверена, на первом этаже здания или где-то еще. Вскоре стало очевидно, что все мои попытки защитить брата от шума тщетны, он продолжает плакать, а от того, что он не отвечает на мои вопросы, мне становится еще страшнее, ведь я единственная, кто может ему помочь, но понятия не имею, как это сделать. Я все плотнее прижимаюсь к Ремису, но с тем же успехом могу, например, начать танцевать, потому что Ремис словно оцепенел, он никак не реагирует на меня и мои попытки до него достучаться. Мама всегда могла его успокоить, мне это не по силам.