Огонь со мной - стр. 10
Кто бы там ни был, он не должен так мучить моих родителей. Мы же просто жили в этом здании, как и во многих других. Мы не причиняли никому вреда! Зачем так поступать с нашей семьей?
Ответом на просьбы отца и стоны мамы был лишь леденящий душу смех. Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть этот смех. На миг меня словно сковало в ужасном предчувствии событий, которые навсегда изменят мою жизнь. Я даже забыла, где нахожусь, поскольку перед глазами проплывали образы родителей, картинки наших многочисленных переездов из одного места в другое. И если я не любила переезды, то теперь была бы рада уехать отсюда как можно дальше, только бы с родителями и братом.
Смех! Я вновь услышала его, который был теперь еще громче. Так ужасно смеялся не один человек, а как минимум трое. Это был даже не смех, а рык разъяренного зверя, перед которым жертве остается только замереть, прикинувшись мертвой и не интересной хищнику добычей.
Незнакомец, продолжая смеяться, что-то ответил моему папе, но я не смогла понять, что. Я не понимаю языка, на котором говорят эти люди. Но мне очень хотелось, чтобы они отпустили мамочку и папочку. Я закрыла глаза и начала мысленно умолять их об этом. Мне бы хотелось услышать, что люди, которые сейчас заставляют моих родителей страдать, неудачно пошутили и папа с мамой могут уходить, захватив с собой меня и брата.
Но вместо этого воздух, пропитанный плесенью, страхом и слезами, прорезал крик папы: «НЕЕЕЕЕЕТ!»
Одно слово. Одно громкое, пронзительное слово, способное перевернуть весь мир. Я не знаю, что именно случилось, но этот крик папы отражал самую сильную боль в его жизни. Я начала плакать, стараясь заглушить рукой вырывавшиеся из груди рыдания, чтобы не привлекать к нам с Ремисом внимание.
Мне никогда по-настоящему не было так больно или страшно, как сейчас. Я жила в любви и, хотя у меня не было друзей, а все мои игрушки вмещались в пакет из супермаркета, мне всегда было весело с моими родителями и даже с братом. А сейчас мое желание закричать было настолько сильным, что я не могла совладать с собой.
Слезы стали меня душить, дышать было невообразимо тяжело, от отчаяния и беспомощности я прижалась к брату. Вряд ли Ремис сможет мне помочь, но одно лишь его присутствие действовало на меня, как легкое успокоительное.
Маму больше не было слышно, а вскоре и папин голос стих. Совсем. В здании воцарилась тишина, странная и пугающая. Казалось, даже Ремис перестал дышать, а я ─ всхлипывать. Вместо этого я начала вслушиваться в жуткую тишину, воцарившуюся сразу после последнего крика отца. И не могла ничего услышать. Ничего. Только абсолютная зловещая тишина.