Огонь под пеплом - стр. 10
Напольные часы в углу пробили одиннадцать; белые с позолотой двери раскрылись.
Наполеон стоял, заложив правую руку за борт жилета; Дюрок сделал несколько шагов навстречу депутатам и шепотом предупредил Потоцкого, что император не желает слушать приготовленную им речь. В лице опытного политика не дрогнул ни один мускул, хотя Брониковский был уверен, что старик удивлен и встревожен. Гофмаршал представил посетителей, как полагалось по протоколу, все трое поклонились.
– Которой дорогой вы ехали сюда? – спросил император. – Долгим ли было путешествие? Что за правительство вас направило?
– Мы прибыли через Брюнн, из Галиции, – отвечал Потоцкий. – Новое правительство, учрежденное князем Понятовским, уполномочило нас сложить к подножию трона вашего величества свидетельства нашей покорности, умоляя при этом принять нас под ваше высокое покровительство.
Бонапарт переменил позу, сложив руки на груди.
– Я очень рад вашей верности; я вижу в ней доказательство вашего желания стать тем, чем вы были прежде. Я глубоко уважаю поляков, они все храбрецы, но чем выше возносится человек, тем больше умаляется его свобода: надобно применяться к событиям и обстоятельствам. Чего вы хотите от меня?
Матушевич обменялся удивленным взглядом с Брониковским: неужели непонятно?
– Я не подбивал вас на восстание, не брал с вас никаких обязательств и сам вам ничего не обещал. – Своими фразами Наполеон кромсал прекрасные надежды. – В Варшаву я вступил победителем, тем полякам я мог и должен был помочь, но повернись дело иначе…
«Я бросил бы их на произвол судьбы», – договорил за него Брониковский. Ему стало жарко, во рту пересохло и сильно хотелось пить.
– Не стану отрицать: у Франции нет и никогда не было лучших союзников, чем Швеция, Персия, Польша и Турция, но Польша – это та статья, на которой обрываются все переговоры с Россией, – продолжал Бонапарт, поясняя свои слова жестами. – Россия прекрасно понимает, что уязвима только со стороны Польши; теперь, когда Швеция уступила ей Финляндию, с севера Петербург защищен. Не моя вина в том, что в седьмом году Швецией правил безумец: я вынужден был разделить свои силы и отправить двадцать тысяч штыков в Штральзунд, где эти одержимые хотели высадить десант вместе с англичанами. Если бы эти двадцать тысяч были у меня при Фридланде, я перешел бы Неман и восстановил бы Польшу, хотя Австрия и была способна помешать этим планам, держа в Галиции наготове сто тридцать тысяч солдат. Однако восстановление Польши не так невыгодно для Австрии, как для России. Будь я русским императором, я ни за что не согласился бы ни на малейшее увеличение Варшавского герцогства, наоборот, я сражался бы с ним год, два, десять – сколько потребуется, чтобы уничтожить его. При этом я не могу не признать, что Россия много помогла мне в эту кампанию.