Одноклеточная - стр. 55
– Мам, – стукнул два раза в дверь. – Я тебе чай принёс.
– Заноси, – сиплым голосом ответила мать.
Открыв дверь, Федя увидел спящую дочь и рядом сидящую маму.
– Садись, сынок, – Нина показала рукой на кровать. – Поговорить с тобой хочу.
Поставив чашку на комод, стоящий у кровати, Федя сел у материных ног. В комнате стоял жуткий перегар. Наташа посапывала и стонала во сне, зарывшись лицом в подушку.
– Наташку обижать не дам, – устало прошептала Нина, поглаживая внучку по спине. – А вот с Анфиской надо бы разобраться.
– А что такое?
– А то. Покуда я тут болела, – провела второй рукой по одеялу, – она шибко ухаживать не желала. А если я насовсем слягу, тогда что? Ты-то мужик, это всё ясно, тебе доступ к лежачей женщине закрыт, а она? Брезговала… Её не волнует, что я твоя мать, понимаешь? У самой матери не имеется, а на чужую плевать. Думай, сынок, думай. Я уже пятнадцать лет за ней наблюдаю, больно любви к тебе не ощущаю. Помнишь её первого, а? Вот те крест, – перекрестилась три раза, – о нём все думки. Я, как опытная женщина, вижу это с первого взгляда. Анфиске твоей Борька по душе, а на что она за тебя вышла – понять не могу. Думай, сыночка. На то тебе голова и дадена, чтобы думать.
Фёдор слушал мать, опустив голову. Неприятно, когда такие слова говорят о жене, но, если так подумать, Анфиса уже не та, на которой он женился. Эта какая-то нервная, озлобленная, смотрит исподлобья, а та молодушка была яркая, весёлая, улыбчивая. Возможно, с возрастом женщины и меняются, но почему жена Юрки Попова какой была, такой и осталась: задорной, шутки шутит да смеётся всё время? Стоит только столкнуться с ней на улице – сразу душа в пляс просится. Взглянешь на её белоснежную улыбку, и в груди песни поют. В глазах огонёк, голос – закачаешься. А как она двигается! Каждый шаг, что лебедь белая – плавно переступает, будто не по земле идёт, а парит.
– Мам, всё-то ты верно говоришь, – Федя выдохнул после долгой паузы. – Вот только, – повернул голову на мать, – девка у нас.
– И что? – Нина не видела преград. – Наташенька с нами останется, а эта… пусть идёт, куда хочет, – сказала, как отрезала.
Ну, дела-а… Взбаламутила мамаша мужика, ударила в самый центр, прониклась своей болтовнёй в сердце и заставила заволноваться.
– Спасибо, я подумаю, – бросив короткий взгляд на спящую дочь, Федя поднялся и вышел из комнаты.
Спать бы надо ложиться, но у Федьки закралась даже не доля, а девяносто девять процентов глубокого сомнения. Мать говорит, что все пятнадцать лет замечает за Анфиской какую-то отдалённость от семьи. Борьку вспомнила. Так он уехал из деревни и вроде как в городе живёт. Или в селе? Да Бог его знает, не попадался на глаза, и ладно.