Одно сплошное Карузо (сборник) - стр. 29
– Виктор, ты всё же поосторожнее со своей пушкой, – сказал дядя.
– Не заряжено, – процедил сквозь зубы Виктор.
– Положите пистолет, Виктор, – тихо сказала Ната.
Виктор сразу же положил пистолет и встал.
– Мне обещают комнату, – сказал он, не глядя на Нату, – скоро мы уедем отсюда.
– Я не могу больше, не могу больше так жить! – вдруг зарыдала его жена.
– Перестаньте, Анна Захаровна! – надрывно воскликнула тётя. – Прекратите эту вашу вечную тему!
Ната вдруг тоже расплакалась.
– Я-то тут при чём, я разве виновата?!
И, схватив пальтишко, выбежала на мороз.
Закричал Вовик, закуксились наши карапузы, застонали старухи.
– Замолчи, замолчи! – закричал Виктор жене, хотя она уже давно молчала.
– Пойдём-ка, Виктор, выйдем, – встал наш дядя.
Вот так они частенько выходили в коридор и там долго курили, беседовали тихими голосами, потом голоса их становились громче, слышался смех, и они возвращались в комнату. Дядя делал Вовику козу, пытался шутить с Еленой, укладывал нас спать, мыл вместе с тётей тарелки, что-то успокоительно бубнил.
Утром он, как всегда, появлялся из-за ширмы – подъём, манная каша! – и вдруг застывал в каком-то растерянном оцепенении, растерянно пощипывал голую кожу. Об упражнениях с утюгами он уже забыл.
Так проходили дни за днями и месяцы за месяцами, и снова пришла весна. Лужи и грязный снег, зелёное небо; девочки в классе вдруг оказались гораздо взрослее нас, мальчишек.
Однажды вечером я сидел на заборе, наблюдая за флюгерами, бестолково крутящимися под порывистым ветром, за грачами, за одноклассницей Лялей Пинько с её ухажёром-дылдой, сладко страдая.
Вдруг я увидел на другой стороне улицы нашего дядю. Он стоял, засунув руки в карманы шинели, и глядел на освещённые окна нашей комнаты, где за драным тюлем двигались тени домочадцев. Он долго стоял неподвижно, потом сделал два шага к дому, вдруг резко левое плечо кругом и зашагал куда-то в сторону заката.
Он шёл долго, и я с замиранием сердца шёл за ним, уже почти догадываясь, уже почти точно зная, куда он идёт.
С трудом открыв заваленную мокрым снегом калитку, дядя пошёл по аллеям безлюдного парка культуры к выставке Военно-Морского Флота.
Мина была покрыта шапкой, и на стволе орудия лежала полоска ноздреватого талого снега, а рядом с орудием по-прежнему стоял снаряд ростом уже с меня. Должно быть, сильно я подрос за зиму.
Дядя деловито очистил ствол, открыл затвор, крякнув, поднял снаряд и зарядил пушку. Потом он сел в седло наводчика, повернул какие-то рычаги, покрутил какие-то колёса, и трёхсотшестимиллиметровка вдруг с тихим скрипом начала вращаться, ствол её полез вверх, в звёздное небо.