Одни несчастья - стр. 27
Как ни странно, но проснулась я после этого сообщения окончательно, причем почувствовала себя даже относительно прилично. Возможно, потому что перед глазами стояла до боли знакомая плоская физиономия со счастливой улыбкой до ушей.
Проглотив стакан растворимой бурды, которую почему-то именовали кофе, я и вовсе поняла, что снова могу называть себя полноценным человеком, и вернулась в офис, сияя, как новенький шиллинг. И вовремя, надо сказать, вернулась. Бедняжка Лиллен к тому времени уже зашивалась, пытаясь в одиночку выполнить работу, которая была по плечу только двоим. Глаза девушки, и без того большие, едва из орбит не вылезали, а губы мелко дрожали, будто бы она в шаге от истерики.
– Лил, привет, – с довольной улыбкой поприветствовала я напарницу, приземляясь за свой стол. Как раз в очередной раз зазвонил телефон, и, когда трубку сняла я, на лице Адамс отразилось облегчение, как у грешника, которого уже из самого преддверья ада отправили в райские кущи с отпущением всех грехов оптом. О да, отражать набеги на приемную в одиночестве – испытание не для слабых духом.
Пока я жизнерадостно щебетала по телефону, топя в позитиве очередного недовольного политикой журнала и нашего шефа, Лил приходила в себя после потрясений этого утра, нервно стуча на компьютере и быстрыми глотками хлебая кофе из здоровенной пол-литровой кружки, которая не имела ничего общего ни с имиджем журнала, ни с имиджем самой Лил. Да бедняжку совсем замучили в мое отсутствие. Слухи о том, что у нас в редакции произошло убийство, все же просочились наружу, но другого варианта тут и не могло быть, все же женщины – это женщины, не могли не поделиться со знакомыми. Приходилось созваниваться, опровергать, доказывать, угрожать… И не факт, что во всех случаях это сработало. Все же ассистент – фигура маленькая, незначительная до полного самоуничижения, так что со многими товарищами приходится иметь дело исключительно через нашу юридическую службу. Там сидели холеные дамы в районе тридцати, которые высокими тонкими шпильками заколачивали в гробы тех, кто покусился на благополучие «Фейри стайл».
– Так с самого утра, – вымученно пояснила Лиллен, включая динамики своего компьютера. По приемной растеклись томные мужские голоса, которые выводили рулады на иностранном языке, ну, разумеется, о любви. Конкретно эту песню я терпеть не могла. Перед записью у группы был затянувшийся тур по стране, который смертельно вымотал участников, а Такео так и вовсе едва голос не сорвал. Потом с месяц не вылезал из больниц и писал мне депрессивные письма об отсутствии смысла жизни. На которые я даже регулярно и оперативно отвечала, боясь, как бы он действительно не сотворил какой глупости. А сама подумывала, как вырваться в Ямато, если понадобится. Я не могла оставить свое самое дорогое несчастье наедине с бедой… Жить вне сцены Ватанабэ не мог, да и не хотел, там он словно сиял… И именно в этой композиции я особенно четко различала, что в его голосе, обычно ясном и глубоком, слышится какая-то легкая хрипотца и надрыв.