Однажды в Мидлшире - стр. 9
– Ни за что!
– Джо, послушай. Я не смогу встать. А ты выйдешь из леса и позовешь кого-нибудь на помощь. Я подожду вас здесь.
– Нет! – Джо топнул ногой. – Вы здесь замерзнете, я знаю! Я читал Джека Лондона!
Легкая улыбка промелькнула на лице старика. Он протянул мальчику руку.
– Ну уж нет. Посмотри, видишь, как тепло я одет? И здесь не Аляска. Ну же, Джо, иди. Доверься Грете.
Гончая вертелась рядом и нервно облизывалась. Она проскользнула между Джо и лордом и ткнулась носом хозяину в лицо. Лорд погладил теплую собачью голову. Грета, Грета, умница…
– Иди, Джо.
– Пусть идет Грета.
Лорд Диглби посмотрел на собаку, потом на мальчика. В лесу быстро темнело, температура падала. Первые заморозки, которых так ждал уставший от слякоти Мидлшир, выбрали именно этот вечер, чтобы заявить о себе. Сможет ли восьмилетний городской мальчик пройти по темному лесу вслед за собакой? Хватит ли у него сил и упрямства? И тут внутри у лорда похолодело – он вспомнил о лесовике. Если тот решил всерьез взяться за мальчика, не собьет ли он его с дороги снова? Тогда, когда их найдут, будет уже поздно…
Лорд Диглби не боялся смерти – ему было восемьдесят восемь и он был солдатом. Но мальчик такого не заслужил. Так что же делать?
– Да. Ты прав. Пусть идет Грета.
Но собака не сможет ничего рассказать. Как же дать понять, что ее послали люди? Лорд Диглби потянулся к шее и снял тяжелый медальон на толстой цепочке. Медальон был семейной реликвией, его украшал герб Диглби, и все знали, что лорд всегда носил его на себе. Он застегнул медальон поверх собачьего ошейника и взял собачью голову за уши.
– Слушай, Грета. Нам нужна помощь. Люди, – сказал лорд и добавил: – Стеттон. Приведи Стеттона. Поняла?
Собака тявкнула. Это могло значить все что угодно, но лорд Диглби верил в сметливость давней подруги. Он позволил собаке лизнуть себя в лицо. Потом хлопнул ее по поджарому боку.
Грета сорвалась с места и понеслась через сумеречный лес…
Виктору Эрскину не понравился дом. Старинный особняк, построенный в те времена, когда георгианский стиль только начал входить в моду, был слишком большим для одного человека. Даже сейчас, когда исторический облик сменился современным и массивные дубовые панели уступили место нежно-голубым обоям, он сохранял аристократическую чопорность. Она проявлялась в деталях. Широкая лестница на второй этаж с коваными перилами, полукруглые окна, из которых сквозило, даже несмотря на стеклопакеты, высокие потолки, которые требовали массивных люстр, а не тех милых светильников, которыми украсила их тетушка, – все это говорило о его истинном характере. Виктору дом казался чужим, и он слишком долго пустовал. Одиночество и уныние копились в нем годами, заполняя комнату за комнатой, этаж за этажом, и теперь, потревоженные вторжением живого дышащего существа, превращались в пыль и сырость и оседали на коже ощущением то ли меланхолии, то ли ностальгии. Все утро и почти весь день Виктор выгонял их из дома. Он вымыл пол, открыл окна и, сам не понимая почему, но твердо зная, что именно так и нужно, громко пел, расхаживая из комнаты в комнату и вытирая пыль.