Однажды в Лопушках - стр. 49
– Марусь! – взревел Игнатов радостно и сгреб меня в охапку, я и пискнуть не успела. – А я думаю! А ты тут чего, Марусь?
– Я тут живу… – попыток вырваться я не делала.
Ученая.
Важен… он добрый, но с другой стороны у него рефлексы. А потому повисла в крепких объятьях старого… друга? Нет, друзьями мы никогда не были. Ни с ним, ни с кем бы то ни было еще в университете. Так, приятели. Пару раз болтали, еще несколько – встречались на обычных студенческих тусовках.
– Живешь?! О… а мне сказали, что ты того… – Важен разжал объятья. – Домой поехала. Поступать не стала… а чегой? Ты ж хотела в аспирантуру.
Я отвернулась и часто заморгала. Вот ведь. Кажется, была обида и… была и ушла, сгинула, как не бывало. Пережита. Принята. И позабыта, оставлена там, в Москве.
А она вот…
Взяла и вернулась.
– Молодой человек, – строго произнесла тетушка, и Важен смутился, тотчас руки за спину убрал, как показалось, поспешно даже, а еще вытянулся в струнку. – Весьма рада знакомству…
И на меня глянула.
– Это… Важен… Игнатов. Извини, по батюшке не вспомню.
Не принято оно как-то в студенческой среде.
– Важенович я, – прогудел Важен и опять рукой по черепу провел. – У нас в роду… все старшие сыновья одно имя… ну, не одно, каждому свое, только…
Он окончательно сбился. Смутился. И замолчал.
– А это Акулина Никифоровна, моя тетушка, – сказала я, подумывая, можно ли уже откланяться или еще рано?
– Рада знакомству, – тетушка протянула руку, и Важен меня удивил.
Он эту руку принял, осторожно, будто стеклянную, а после наклонился и поцеловал. И тетушка слабо улыбнулась, коснулась бритой головы и сказала:
– Приходи ко мне, с глазами надо что-то делать.
– Так… – Важен отрицать не стал, лишь пожал плечами. – Чего тут сделаешь? Мне целитель так и сказал, что ничего-то не сделаешь…
– Целитель, может, и не сделает, а ведьма попробует.
И вновь Важен поклонился.
Вот ведь… он и Мегере нашей, которой боялся до дрожи в коленках – впрочем, все у нас её боялись – не кланялся. А тут…
– И позаботьтесь… – вновь донеслось из-за кустов. Важен вздрогнул.
А тетушка приподняла бровь.
– Олька разоряется…
– Чего опять? – вот с кем у меня совершенно не было желания встречаться, так это с Ольгой Верещагиной.
– Ну… Николаев… он мужик нормальный. Конкретный. И в экспедициях бывал… и вот… предложил, чтоб за порядком по очереди следили, ну и кухарили тоже, – пояснил Важен, и мятое изломанное ухо его нервически дернулось. – А эта разошлась, будто её одну поставили… мол, раз утянули её в этакие дебрищи, то пусть о комфорте заботятся.
– Понятно.
Действительно. Как-то неосмотрительно было со стороны кандидата некромантических наук предлагать Олечке этакое непотребство.