Однажды Трубадур - стр. 7
– Эй, парень, подойди-ка сюда. – Гильем оглянулся – это Письмецо, подняв отяжелевшую от выпитого голову, звал его.
– Подойди, пока я еще не уснул. Ну и вино у вас в Каталонии, кровь Господня, – и он с силой протер глаза кулаками. – И зачем я столько выпил? Традиция или дурость?
Гильем присел напротив вчерашнего жоглара.
– Ты и впрямь собрался уйти с мэтром Пегильяном? О, понимаю, сбывшаяся мечта… Уважаю. – Новоиспеченный трубадур икнул. – Тогда прими пару советов. Для начала – не будь таким наивным, братец! Твое счастье, что песня твоя – песня молодого олуха. А не то мэтр уже завтра спел бы ее во дворце герцога как свою, а так ему, да о зеленом сердце!
Письмецо сидел, выпрямившись, глаза его и блестели, и слипались; Гильем не раз видел таких постояльцев – в полусне, возмущаемом жаждой задушевного разговора, они частенько выбалтывали весьма любопытные вещи.
– А в Омела тебе несладко придется. У тебя отец кто? А там все больше сыночки нищих, но жутко гордых папаш с гербами на пузе. Ну, к примеру, что ты им возразишь, когда тебя с грязью мешать станут?
– Скажу, что Христос был сыном плотника, а предавший его на распятие Пилат – римским вельможей. – Этот аргумент Гильем слышал однажды от дяди, готовившегося к какому-то диспуту.
– Неплохо, – Письмецо довольно покивал, – неплохо. А драться ты умеешь?
– У меня старший брат и ведьма-сестра.
– Отлично! – Письмецо помолчал, потом попросил – Слушай, дай воды, а? Встать не могу…
Гильем молча сбегал за водой. Его собеседник надолго припал к кружке, потом вновь заговорил.
– Да нет, мэтр ничего себе. Не жадный. Что сам знает – всему научит. И заработком поделится. Но и отработать тебе придется, и не думай, что только исполнением его драгоценных кансон! Я поначалу и по канату ходил, и прыгал, и всякую похабщину нес, – Письмецо удрученно махнул рукой.
Гильем молчал. О такой цене он не думал.
– Ничего, всему научишься. Только смотри, себя не растеряй. Он сказал, в компании виолы и своих песен отправлюсь я в путь. Слушай, будь другом, спой еще раз… я твою кансону не украду, мое-то сердце давно уж не зеленое. А может, и украду. Ну, спой!
Письмецо слушал, затаив дыхание, покачивая в такт головой и безотчетно улыбаясь.
– Это хорошая кансона, парень, – сказал он, когда Гильем замолчал. – В жогларах ты не задержишься. А сейчас помоги-ка мне добрести до постели, не то я свалюсь под стол, и придется тебе выметать меня вместе с объедками.