Однажды на Украине - стр. 40
Сидели за столом два мужика одного корня, круглоголовые, с крутыми плечами, у Петра чуть больше седины в густых чёрных волосах, у Николая обширнее залысины. И у одного, и у другого волнение выдавала гримаса – левый уголок рта совершал судорожное движение вверх. Непроизвольное, мимолётное. Николай тоже не за плугом ходил, был при должности для села немалой – заведовал местной кооперацией.
– Я боевой офицер! – пытался говорить спокойно Пётр. – Не по тылам отсиживался. Три года на фронте, пять ранений! И тебя освобождал от фашистского отродья!
– А я просил?! Меня он освобождал! Лучше под немцами, чем под вами, краснопёрыми!
– Конечно, – заводился Пётр, – слаще фрицам жопу лизать, сапоги чистить-подносить. Поди, тоже лизал за объедки с барского стола, плясал под их дудку?
– Ненавижу!
Братья разом вскочили, в руке у Николая оказался нож, Пётр пытался увернуться, отбить удар, нож воткнулся в сонную артерию, разорвал её. Пётр истёк кровью.
Зина была полна решимости добиваться справедливости: зло должно быть наказано, убийца должен получить по заслугам. Её племянник работал в Генпрокуратуре. Настроилась написать прошение генеральному прокурору и передать через племянника, чтобы точно дошло до адресата. Одноклассница Петра шепнула на похоронах, улучила момент, когда оказались одни, сказала, что местные правоохранители (во власти на Западной Украине было полно бандеровцев, коих Хрущёв подчистую амнистировал в пятидесятые годы) намерены представить дело как убийство по неосторожности – потерпевший сам наткнулся на нож.
– Если бы не мать Петра, – рассказывала Зина Лене по телефону, – она упала передо мной на колени и давай ноги целовать, плакать, просить не поднимать волну. Говорила: Петю не воскресишь, а если Николая расстреляют или надолго упрячут в тюрьму, она останется одна-одинёшенька. Никого больше нет, невестке, жене Николая, не нужна.
И Зина отступилась.
Такая история из советских восьмидесятых. Тех самых, когда я каждый год с семьёй ездил в Николаев. Отчаянно демократические девяностые на семь лет поставили крест на этих поездках – развал экономики, безденежье. Зато в нулевые годы отпускной путь снова проложил в сторону солнечной Украины. Казалось, так будет всегда, но наступил 2014-й, бандеровская ненависть начала ядовито расползаться метастазами по всей Украине. С детства любимый, неповторимый Николаев, с которым столько связано, не остался в стороне от липкой заразы. Украина наполнила себя ритуальными прыжками: «Хто не скаче, той москаль», речёвками: «Москаляку на гиляку!» Наконец терпение «москаляк» лопнуло, воспротивились «гиляке», по славному городу корабелов (ими были в советское время и мои родные дядя Ваня и дядя Гриша, тесть Николай Лаврентьевич) ударили русские ракеты. Били по аэродрому в Кульбакино, военной части в Солянах, «пунктам принятия решений» в центре города…