Однажды мы придем за тобой - стр. 41

Вот только на меня эта магия не действует.

У кабана я частый гость, именно из-за своего сложного характера. Вот блин. Я абсолютно неконфликтный человек: когда меня не трогают, я тоже никого не задеваю. Честно признаться, где-то там, в глубине души, я боюсь. Боюсь даже тогда, когда дерусь, даже когда побеждаю. Хотя последний раз дрался я, по-моему, года два назад, как только в интернат попал. Типа процедура приема новичка, ну, вы понимаете. Я тогда хорошенько врезал местному здоровиле, Шломо, а если совсем точно, то не ему, а им об стену. В драке надо двигаться быстро, на одну силу полагаться глупо. Я оказался быстрее – перехватил его за шкирятник, когда он пригнулся, пропуская мой прямой в челюсть, и шваркнул головой о ближайшую стенку. Потом спросил, не надо ли добавки. После этой драки меня какое-то время считали нормальным и ученики, и учителя, но это быстро прошло, а потом я впервые очутился на приеме у психолога с красноречивым диагнозом «мишигене»[29]. Это слово я часто слышал от отца, от сверстников, так что не привыкать. Даже уже не обижаюсь на это, почти. Кабан сначала мне посочувствовал и сказал, чтобы я не обращал внимания, но, пообщавшись со мной, понял, что получил на свою голову еще ту болячку.

Все очень просто – я не влезаю в привычные шаблоны. О чем должен думать парень вроде меня? О девочках, о кэше, о том, чтобы быть круче, ну и все такое. Меня все вышеупомянутое интересовало постольку-поскольку. Будь я забитым мальчиком-интеллигентом со скрипочкой, кабан бы такому не удивился, но видеть перед собой крепкого парня, которому, кажется, на роду написано забивать голы на чемпионате мира и пачками укладывать девочек в койку и которому это не то чтобы совсем неинтересно, но, скажем, не принципиально, – это ни в какие ворота. И что тогда я забыл в спортклубе ГАДНА? Одно дело на гражданке, там ты хоть на голове ходить можешь, но армия – совсем иное. В общем, кабан принялся лечить меня от моей головы, хотя и без особых успехов. На сегодняшний день между нами ничья – он не смог превратить меня в нормального, вроде всех остальных, а я не смог убедить его от меня отцепиться.

Кабан говорит, что дурость делает меня одиноким, потому что странный – это всегда опасный и непонятно, что у меня на уме. Я отвечаю, что ничего у меня на уме нет, и это почти правда. Всю жизнь я мечтал стать летчиком. Самолеты кажутся мне верхом совершенства, они прекрасны, как Тэмми Гала[30]. Но как сказать об этом отцу? Для него эти прекрасные существа – ангелы смерти, и я знаю, что ему часто снятся те два «Су», которые превратили его суденышко в ошметки. Самое странное, что пару раз я сам видел этот сон, хотя на борту папиного катера не был по понятным причинам – на момент его затопления до моего рождения оставалось чуть больше двух лет. То еще зрелище, доложу я вам, – страшное, но и красивое, хотя папа эту красоту вряд ли оценил, и я его понимаю – это ж был его катер, а не абстрактное углепластиковое корыто. Я потом аккуратно расспросил отца и понял – мне действительно снился бой, которого я не видел да и не мог видеть. Чудеса!