Одна любовь - стр. 3
– Через неделю, значит, в отъезд? – спросил Степан.
– Да нет, придется раньше, дня через три, – ответил.Иван Алексеевич: он сгоряча поверил, что человеку и впрямь можно убежать от самого себя.
Ан нет, он так и не смог уехать, не повидав Стеши. Выждав день, когда Стешин муж поехал на базар с поросятами, Иван Алексеевич пошел на другой конец села, к ее дому. Он шел задами, по косогору, вдоль огородов; широкая, тихая Ока внизу светилась утренней синевой; на противоположном берегу, вдали, где луга переходили в крутую возвышенность, белела высокая церковь и доносился оттуда медлительный звон Иван Алексеевич остановился и долго слушал колокол, смиряя волнение, подыскивая первые слова для встречи.
Ему повезло: Стеша была на огороде. Он подошел к плетню и негромко позвал ее. Она выпрямилась, взглянула – и побелела, он понял, сам побелев, что и она все помнит, ничего не забыла об их единственной встрече наедине.
И опять был разговор, в словах непередаваемый, смутный, весь в недосказанном – разговор для сердца. Он смотрел на Стешу, переполненный любовью к ней; она это чувствовала и молчала, потупившись, слегка склонив голову к плечу по старой привычке. Она почти не переменилась: была все такая же тонкая, легкая, темноглазая, только рука ее, лежавшая на плетне и вымазанная глинистой грязью, больно тронула его своей загрубелостью, и он подумал: «Ах, у меня бы не так!..»
– Покажи мальчика, – попросил он.
– Где-то здесь бегает, – застенчиво улыбнулась она. – Поглядите, Иван Алексеевич. Миша, поди сюда!
Прибежал босой вихрастый мальчик с веснушками на носу и толстыми губами; перегнувшись через плетень, Иван Алексеевич погладил его по волосам и сумрачно отметил про себя, что похож на отца. Хотелось, чтобы на мать.
На следующий день Иван Алексеевич уехал. И прошло еще двадцать шесть лет.
Наши старики хорошо помнят эти годы: и первую германскую войну, и революцию, и гражданскую войну, и нэп, и великий перелом в деревне. Ивану Алексеевичу многое пришлось пережить, и вот пятидесятишестилетним стариком он вернулся в родное село.
Здесь от Степана Лаптева он узнал, что Стешин первый сын, Михаил, утонул, а теперь около нее вытягивается и крепчает второй сын, Василий, белобрысый, долговязый парень, глядящий на всех взрослых исподлобья и постоянно грубящий матери своим сиповатым баском.
И тогда с Иваном Алексеевичем приключилось нечто странное, что бывает уделом только высоких душ, напряженно и небесследно живущих на нашей земле. Он увидел знакомые места, увидел Стешу и с недоумением, сердечной мукой понял, что никогда не переставал любить ее. Поэтому и не женился, хотя вовсе не трудно было ему при его трезвости, деловитой солидности подобрать себе хорошую жену. «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной!..» Память сердца властвовала над ним. Мостки через ручей – совсем другие мостки, ничуть даже не похожие на те, что были тогда, а он мысленным взором видит Стешу: перегнулась через перила, загляделась на свое отражение в струистой воде… Пруд – опять она, чуть пригнувшаяся под тяжелым коромыслом; темный горячий взгляд, кинутый исподлобья, вкось… Поваленная ольха на берегу… Но туда Иван Алексеевич боялся заглянуть даже и мысленным взором! Сам себе сердито удивляясь, нещадно ругая себя за это глупое страданье, вовсе уже неприличное в такие годы, он ничего не мог поделать. Намучившись, сознался перед Степаном Лаптевым; тот понял, никаких шуток себе не позволил и мудро посоветовал уехать из родных мест, слишком уж памятных.