Одиссея. Перевод А.А. Сальникова - стр. 44

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«О, если б только всё зло заключалось лишь в этом, царица!

Но куда большей бедой женихи нам теперь угрожают,

Худшей гораздо! Не дай им исполнить то дело, Кронион!

[700] Ведь Телемаха убить порешили они острой медью

В день возвращенья его. Он искать об отце своём вести

В Пилос священный отбыл и в божественный град Лакедемон».

Так он сказал. У неё ослабели тут ноги и сердце.

Долго ни слова сказать не могла она: голос цветущий

[705] Вдруг онемел, а глаза переполнились сразу слезами.

С духом собравшись, она, наконец, так ему отвечала:

«Вестник, но что же его побудило отбыть? Для чего же

Вверился он кораблям быстроходным (конями морскими,

Что по великой воде пробегают, зовут их мужчины)?

[710] Хочет ли он, чтоб совсем его имя исчезло в народе?»

Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:

«Мне неизвестно, внушил это бог ли какой ему, или

Сам он то в сердце решил, чтобы в Пилос отплыть, дабы лучше

Всё об отце разузнать: где он, что с ним, вернётся ли, нет ли».

[715] Так он сказал, и затем удалился из царского дома.

Сердцегубящая скорбь охватила царицу; и стало

Невмоготу ей сидеть в мягком кресле; и пусть в доме кресел

Было в достатке других, на порог опустилась царица,

Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,

[720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.

Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:

«Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,

Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!

Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

[725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали

Бури из дома его. И о сборах его я не знала…

Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже

[730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,

Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!

Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –

Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,

Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.

[735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!

Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.

Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.

Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.

И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,

[740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,

Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».

Няня усердная тут, Евриклея, сказала царице: