Одинокий пастух - стр. 40

Уже детей рассаживали по автобусам, когда я сбежала за территорию, в лес. Я видела, как вереница автобусов аккуратно выехала на грунтовку и медленно продвигается к шоссе. Лежала на сухой хвойной подстилке и думала, какая же я несчастная.

Вернулась часа через два и заперлась в своей комнате. Теперь я осталась в ней одна, Михална и Сонька уехали в город. Потом мне сказали, что Катя до последнего момента не хотела садиться в автобус, ждала меня, и передали от нее пакетик, в котором была перламутровая сережка. Вторую я давно потеряла, а эта завалялась у меня в косметичке, и как-то раз, это было в начале смены, в каком-то импровизированном конкурсе, который выиграла Катя, я наградила ее сережкой. Помню, что это вызвало зависть других девчонок, а Катя сказала, что повесит ее на цепочку и будет носить.

В общем, я ощущала себя последней сволочью. Разнесчастной сволочью. Хотелось плакать. А мудрый Ларошфуко между тем говорил: человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.

Я перешла на заочное отделение и дожидалась, пока в библиотеке освободится место, женщина на абонементе уходила в декретный отпуск. Неожиданно добыла книжку Фила, это было пособие по старо-испанскому языку, не толстое, в мягкой обложке. Читать бессмысленно, я и не пыталась, книжка была сувениром, я твердо решила ее зажилить.

Осень была томительно скучной, и не случилось ничего веселого, кроме того, что папа римский наконец признал, что Галилей был все-таки прав. А еще произошло нечто важное как раз в тот день, когда пала Берлинская стена. Я имею в виду лекцию Фила в Географическом обществе, о стене я узнала позже.

В тот день я зашла в главный корпус института, в отдел кадров за справкой, и увидела объявление о лекции. Кинулась домой, чтобы навести красоту, насколько возможно, и прихватить пособие по староиспанскому.

На улице дождь. Мрачное здание серого гранита, красивые витражи и портреты великих географов на лестнице. Я увидела Фила, когда он поднимался в окружении студентов и каких-то разновозрастных умников. Я смотрела на него сверху, он приближался, словно возносился, и я испытала что-то вроде священного ужаса. Он показался мне небожителем. Я забыла, каков он, а он был прекрасен. У меня ноги ослабли, и я чуть не сползла по стеночке на ступеньки. Я не поздоровалась, но он все равно меня не заметил, и в зале села так, чтобы не попасться ему на глаза. Пришли две девчонки с моего бывшего дневного курса. Разумеется, мысль попросить у Фила автограф на пособии по староиспанскому была неуместна и отпала сама собой. Я никогда к нему не подойду.