Одинокий мужчина с кошкой - стр. 7
– Паршиво, – спохватился он.
– Я даже еще маме не сказала. Боюсь говорить. Она его обожала.
– Да? – совсем затосковал Никита.
Тоска Никиты Рассветова не ускользнула от уха Ксении, но она была одержима желанием отыскать ротвейлера по кличке Крон и его хозяина.
– Может, заедешь вечером? – попросила она. – Походишь со мной по парку? Хочу найти этого урода.
С нарастающим сомнением Ксения слушала сосредоточенное сопение Никиты. Кажется, она поставила своего друга в неловкое положение. Или в непривычную ситуацию.
– Солнышко, может, это потерпит? – с надеждой спросил Рассветов.
В душу Ксении закралось гаденькое подозрение, что ее друг оказался не тем, за кого она его принимала – как в песне: «и не друг, и не враг, а так…».
Гордость заставила Ксению изобразить великодушие, которого она не испытывала:
– Конечно, дорогой. Я сама сегодня его поищу.
– Солнышко, зачем это тебе? – в точности, как Варвара, насторожился Никита.
Ксения задушила в себе недостойное сомнение.
– Заявление напишу на хозяина за жестокое обращение с животными. Буду судиться.
В ответ в трубке раздался тихий свист, затем наступила насыщенная эмоциями пауза, и Ксения заподозрила неладное.
– Или ты думаешь, я должна простить ему Левку?
Имя, выбранное в приступе благодарности за любовь, которую Левка дарил, причинило боль.
– Алле, Никита? Ты здесь?
– Да здесь я, здесь, просто задумался. Хорошо, я приеду, – согласился Никита, когда Ксения уже смирилась с отказом.
– Значит, я тебя жду?
– Только не жди от меня чудес, хорошо?
– Ну… то, что ты приедешь, – уже чудо, – пробормотала Ксения. – Могу ужином тебя накормить.
Приглашение само сорвалось с языка, и Ксения от досады закусила губу.
Совместный ужин у нее дома не вписывался в концепцию необременительных отношений. Ужин дома – это переход на следующий уровень игры. На авансцену выводится новое действующее лицо. Называется «те же и мама».
– Да нет, спасибо, я перехвачу где-нибудь по дороге.
В душе у Ксении забил фонтанчик благодарности к Никите.
Они встречались больше трех лет, но Никита у нее дома не бывал. Бывала она у него. На первом этаже хрущевки, в запущенной двушке, доставшейся Никите от тетки. Ухоженный и авантажный, Никита к ремонту относился с отвращением.
Из окна пыльной комнатенки открывался вид на глухой кирпичный забор какого-то особняка с камерами по периметру. То ли в шутку, то ли всерьез Никита называл особняк «конспиративной штаб-квартирой экстремистов».
Встречи проходили на потертом диване, на глазах у всевозможных плакатных культуристов.
– До вечера тогда.
– До вечера, – повторила Ксения.