Одинокая волчица. Том второй. Императрица - стр. 38
– Кстати о лирике, – тихо сказала я. – Почему-то вспомнила стихотворение Бродского. Одно из моих любимых. Хочешь, прочитаю?
Андрей кивнул. И я прочла ему это стихотворение, которое действительно входило в число моих самых-самых:
В машине воцарилось молчание, которое длилось, кажется, целую вечность. Потом Андрей спросил:
– Твой любимый поэт?
– Один из. Мне кажется, один из настоящих поэтов. Мне почему-то больше всего нравятся две его строки, самые, наверное, искренние: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…»
Андрей как-то странно хмыкнул:
– Да? Искренне? А ты знаешь, где он завещал себя похоронить и, между прочим, похоронен?
К стыду моему, я этого не знала, поэтому промолчала.
– А похоронен он, – продолжал Андрей, словно не заметив моего молчания, – в Венеции. Всего-навсего. Кстати, сам выбрал. Так что правильно сам же сказал: «мир остается лживым». Все так или иначе лгут, малыш. И лирики, и физики, и поэты, и прозаики.
– И мы с тобой? – не удержалась я.
– О присутствующих обычно не говорят, – сухо ответил Андрей. – Кстати, мы приехали. Так что давай-ка возвращаться с небес на грешную землю, иначе нас в этом доме просто не поймут. Тут все больше прагматики, лирика не в почете.
Это я и без него знала.
Глава четвертая. Сумасшедшие – всегда хитрые
Отрывок из когда-то прочитанного детектива вспомнился Ирине совершенно неожиданно. Она мало читала, ее никогда не интересовала жизнь других людей, а если и доводилось перелистать книгу, то ее содержание тут же улетучивалось из памяти. Почему вдруг всплыла эта сцена – непонятно. Ирина не помнила ни названия, ни автора, ни сюжета. А вот неведомая женщина у зеркала, которая увидела в стекле свою душу, а не лицо, застряла где-то в глубинах подсознания и неожиданно вынырнула на поверхность.
– Что с тобой происходит, девочка? – спросила Ирина сама себя. – Что ты мечешься? Уймись, я чертовски устала от твоих выходок.