Одиночка - стр. 2
Я окинула свою комнату внимательным взглядом, заметив над письменным столом пробковую доску с прикреплёнными к ней рисунками. Ну, возможно, когда-то давно мне нравилось рисовать, я пробовала вязать крючком, вышивать крестиком и даже пыталась освоить оригами и квиллинг, но так и не успела разобраться, что же мне нравится. Посвятила всю себя мужу и поддержанию его имиджа, была удобной женой – боги, в каком розовом мире я жила?.. Я ведь тоже всё это время считала, что мне очень повезло...
Зато теперь можно было вволю поплакать над своей прожитой зря жизнью.
В таком состоянии для меня прошла неделя.
В основном я просто лежала и думала, думала, думала обо всём, чего могла бы добиться, если бы не любила мужа так слепо; обо всех упущенных возможностях и шансах реализовать себя; о том, что мне уже почти тридцать, а я практически ничего не умею, ничего не достигла, и вообще, сама себя не знаю. Я изредка спускалась вниз, чтобы лишний раз не заставлять маму волноваться своим внешним видом, аппетит совсем пропал, и я чувствовала, что начинаю терять вес. Продлилось это, конечно, не долго, я ведь никогда прежде не нуждалась в том, чтобы жалеть себя, но от природы была слишком уж доброй, доверчивой и мягкотелой, такие в жестоком мире не выживают, но я свято верила, что Миша меня от всего защитит. И он вроде как защищал, а теперь я осталась одна и представления не имела, что делать дальше. Повторно пойти учиться? На кого? Искать работу? Так я не особенно много умею, всё, что когда-то знала, давно забыла, а возиться со мной, как с ребёнком, на рабочем месте никто не станет, там и без меня ротозеев хватало.
Почему-то я раньше не задумывалась о том, насколько тяжело быть взрослой.
– Да забудь ты про своего упыря! – хмуро бросил Макс, заявившись к родителям через полторы недели после отлёта Миши. – Он мудак, каких поискать, а ты тут из-за него хернёй страдаешь!
Замахнувшись, отвесила ему подзатыльник, на что брат деланно зашипел и начал растирать ушибленную часть тела.
– Перестанешь ты когда-нибудь материться, бестолочь? – тоже возмутилась для вида и вздохнула. – Но, знаешь, сегодня я позволю тебе называть его упырём и даже спорить не стану.
Макс вскинул брови.
– Кажется, в тайге сдох медведь.
– Один поступок может перечеркнуть всё, что строилось годами – неужели тебе не говорили?
Он задумчиво почесал макушку.
– Ну, ты вроде бы однажды говорила что-то такое... Послушай, систер, я знаю, что ты своего упыря любила, хоть я и понятия не имею, за что – он же упырь, – но, может, хватит уже валяться здесь и пялить потолок? С него скоро штукатурка посыплется! Кстати, тебе никто не сказал, что покойников в гроб кладут краше, чем ты сейчас выглядишь? – Словив мой возмущённый взгляд, брат расхохотался. – Естественно, нет. Родители слишком тактичны, чтобы говорить тебе такое в лицо, но ты же знаешь, что я моралью не особенно обременён, так что...