Одиночка - стр. 17

Чего же хочет от меня эта женщина теперь?

Я даже не стал ждать до квартиры – разорвал хрупкую бумагу ещё в лифте и вчитался в текст. Во-первых, письмо было написано не рукой тётки, её почерк я бы из тысячи узнал – буквы были не такими угловатыми и выглядели намного аккуратнее; во-вторых, адрес немного не сходился: посёлок тот же, километрах в двадцати от города, а вот улица и номер дома... Скорее всего, писал кто-то из соседей, а мою тётку указали, чтобы я сразу узнал, от кого письмо и не выбросил его случайно вместе с мусором. Содержание письма было неутешительным: тётя Катя скончалась от рака полторы недели назад; мне даже стало стыдно оттого, что я ничего не почувствовал – какой бы она ни была и как бы себя ни вела, она всё ещё была моей тёткой, а родственников, увы, не выбирают. Сообщалось также, что дом – единственное, что она сумела нажить за свои шестьдесят с хвостиком лет, она оставила мне в наследство. Вот это было неожиданно, потому что я всё ещё достаточно ярко помнил то красочное, полное негодования письмо, которое она отправила мне пятнадцать лет назад, из которого я отчётливо почерпнул одно: меня она ненавидела тоже.

Но, выходит, всё-таки меньше, чем всех остальных?

Тянуть резину не стал и в посёлок поехал в ближайшие же выходные. Я точно помнил, где находится тёткин дом, но первым делом отправился по указанному адресу, чтобы узнать какие-то подробности, и не зря. Отправителем письма оказалась соседка, что жила через улицу от неё; после того, как я перестал приезжать, они с мужем частенько тётю Катю навещали, чтобы чем-то помочь по дому или купить продуктов. Раиса Филипповна рассказала, что в последние годы тётя очень сильно сдала и начала переосмысливать всю свою жизнь и ту ненависть, с которой жила, и которая не принесла ей ничего, кроме одиночества. Уже будучи при смерти, она частенько извинялась передо мной и моей матерью, с которой так и не успела помириться, но написать банальное письмо ей не позволяла гордость, поэтому она попросила через соседку передать мне, что ей очень жаль, пусть я даже не смогу её простить. А мне и не было нужды прощать её, потому что я на тётку никогда не злился. Легко осуждать других, не пройдя жизнь в чужих ботинках; к тому же, у меня в то время уже хватало своих проблем, чтобы меня волновали ещё и тёткины закидоны, поэтому я всё списал на её тяжёлую судьбу и просто вычеркнул из своей головы, как она меня когда-то.

А она, выходит, и не вычёркивала вовсе.

Сам дом оказался в чудовищном состоянии – гораздо более худшем, чем я запомнил; я даже не представлял, с чего здесь начать в первую очередь: казалось, что проще снести его под ноль и отстроить заново. Тяжело вздохнув, отпер калитку и дверь ключом, который передала мне вместе со всеми документами всё та же соседка; внутри всё оказалось не настолько плачевным, как снаружи, поэтому было принято решение лишь кое-где обновить, а кое-где снести и заново построить стены, по новой залить полы, поменять проводку и всю сантехнику, ну и всю мебель, естественно, придётся выбросить, заменив на новую. Всё это обещало занять время, но тем лучше было для меня: через месяц меня ждал отпуск длиной в пятьдесят дней, и я уже заранее знал, чем занять свои будни. Это поможет и отвлечься от проблем, и даст возможность привлечь Марка к работе – хотя бы иногда, – и, наконец, я хоть где-то буду чувствовать себя дома. Тётка была не сахар, но зато дома у неё всегда было то самое ощущение, которое испытываешь в детстве – когда с кухни пахнет домашней едой, чувствуется жизнь, и в принципе веет