Одиночество в сети. Возвращение к началу - стр. 54
В ту субботу русским оркестром из Москвы дирижировал молодой украинский гений, партию фортепиано исполняла чернокожая американка. Приближалась годовщина смерти Рахманинова, и концерт был посвящен его памяти. Когда во время антракта они пили вино в фойе и Надя вдохновенно рассказывала ему биографию композитора, к ним подошла молодая девушка с микрофоном. Через некоторое время появился оператор в рокерской косухе с красной звездой на груди, а за ним – молодой парень с небольшим переносным софитом. Девушка любезно спросила Якуба по-английски, не согласится ли он прокомментировать выступление российского оркестра для портала одной российской газеты. Когда он спросил, для какой, и узнал, что речь идет о «Комсомольской правде», не задумываясь, отказался. Отец рассказывал ему, что в свое время это был «самый лживый и скандальный рупор советской пропаганды». Когда девушка обратилась к Наде, произошло нечто неожиданное. Надя слезла с высокого барного табурета и начал дружелюбно общаться с журналисткой по-русски.
Надя говорила больше десяти минут. Он мало что из этого понял. К русскому языку симпатий он не питал и изучать его никогда не стремился. Главным образом потому, что не видел в этом смысла. Он мог уловить только отдельные слова: музыка, культура, Рахманинов, Чайковский, Украина, Польша во всех склонениях. Ему даже показалось, что он расслышал имя Шопена. Обычно застенчивая, держащаяся в стороне, интровертная и немного отрешенная, Надя активно жестикулировала, улыбалась, кивала в знак согласия или не соглашалась с журналисткой, молитвенно складывала руки, морщила лоб. Он впервые увидел ее такой. В свете софитов он заметил в ее глазах проблеск незнакомой ему дерзости.
Оператор смотрел на нее, как завороженный. В атласном платье, которое стягивало вздымающуюся грудь, с копной светлых волос, заплетенных в косу, Надя, его девушка, выглядела очаровательной. Она говорила низким, мелодичным голосом, а русский, исходящий из ее уст, полностью опровергал все стереотипы о языке, в которые когда-то поверил Якуб. В ее исполнении речь звучала нежно, чувственно и ласкала слух.
Потом в их жизни много раз бывало, что они до поздней ночи засиживались на кухне и пили вино, приходило чувство неописуемого уюта. Он смотрел на Надю, и его охватывала неуемная нежность и влюбленность… Непонятно почему, но в такие моменты ему хотелось послушать, как она читает стихи, и почему-то именно по-русски. Она молчала, улыбалась, тянулась к обернутой в газету книжке, которая лежала на табурете рядом с плитой, клала ее на стол, но не открывала, а читала по памяти, глядя ему в глаза. Случалось и так, что, когда он прижимался к ней в постели, пытаясь успокоить свою дрожь, она целовала его в виски и начинала что-то шептать по-русски. И тогда он засыпал.