Одинаковые - стр. 31
– Гипнозом? – простонал вконец измученный Павел.
– Ну, может, и не гипнозом, но что-то такое в ней все же есть, видел, какие глазищи!
Травницу звали Агафьей. Подойдя в первый раз к кровати больного, она молча взяла стул, поставила его подле пациента, присела рядом и замерла. Словно дышать перестала. Прикрыла глаза, наклонила голову, затихла надолго.
Павел, встревожившись, подумал: «Задремала что ли?»
Агафья, будто угадав его мысль, открыла глаза, провела рукой по лицу сверху вниз, будто сгоняя видение.
– Не сплю я, – неожиданно низким голосом пояснила она. – Информацию твою считываю.
– Откуда считываешь? – мужчина скептически ухмыльнулся и заинтересованно обернулся к ней.
– Откуда надо, оттуда и считываю, – спокойно ответила травница. – Много будешь знать – не доживешь до старости. – Она вздохнула, что-то прошептала, протянула руку и положила неожиданно прохладную ладонь на лоб Павла. – Лежи спокойно. Не бойся меня. Дыши ровно. И ни о чем не думай. Просто лежи. Если захочешь спать – спи!
И он, впервые, пожалуй, за последние несколько недель, вдруг погрузился в глубокий, спокойный, ровный сон. Без ужасов, кошмаров, видений и слез.
Павел спал, словно ребенок. Агафья все сидела и сидела рядом, держа холодную ладошку на его лбу. И лишь изредка она, отнимая руку, истово крестилась и что-то шептала. А потом снова осторожно клала прохладную ладонь на голову спящего мужчины…
Глава 9
Прошло три дня. Павел, пребывающий в странном состоянии перманентного сна и сильной слабости, приуныл – обещанное спасительницей улучшение не наступало. К концу третьих суток, ближе к вечеру, он, нахмурившись, отказался глотать ее зеленоватый отвар.
– Хватит пичкать меня этой горечью, – процедил он сквозь зубы. – Гадость какая-то. Все равно ничего не помогает.
Женщина сверкнула своими черными глазищами, поправила белоснежный ситцевый платок на голове, повязанный так, как носят крестьянки в поле, и задумчиво поглядела на него.
– Торопишься ты. Очень спешишь. А зря. Суета – это грех. Не спеши, всему в этой жизни свое время, свой час, свое мгновение.
– Так время же уходит, – насупился Павел. – Я и умру так, твоего облегчения дожидаючись.
– Не умрешь, – травница, уверенно качнув головой, привычно поджала губы. – Не волнуйся. Ты живучий, как кошка. А облегчение тебе не я дам, а Господь. Он милостив, просто потерпи.
Прошло еще дня три. Внезапно проснувшись на рассвете, Павел, еще не понимая причины пробуждения, долго лежал, прислушиваясь к царящим звукам.
Рассвет занимался. Уже порозовели шторы и потолок. Тьма, отступая, сгущалась в углах, старательно пряталась за шкафом и комодом. Первый луч солнца, пробившись сквозь задернутые шторы, ласково коснулся щеки Павла, пробежал по лицу и, вспыхнув сотней огненных брызг, отразился в зеркале.