Один и одна - стр. 31
– О каком научном контакте с их отделом может идти речь, если Голощеков опять на бюллетене….
В один из таких понедельников, едва я вошел, Геннадий Павлович стал жаловаться, что апатия – его бич, беда и что, ей-богу, его скоро выгонят с работы, и правильно сделают. Потерян некий итогово-отчетный лист, так как Геннадий Павлович взял часть материалов для авральной работы домой, а здесь его настигла апатия. Впрочем, отчитаться он успел и сумел. А вот бумагу потерял. И никак не найти.
С работы названивали, с самого утра разъяренные голоса кричали на него в трубку, он же был болен, был вял, и это было болезнью, а не было только вялостью. И когда они кричали, даже грозили, он совершенно искренно отвечал:
– Не могу найти… Да, я лежу… Да, болен.
И вот – звонок в дверь. Пришел человек, мужчина, и Геннадий Павлович как-то сразу испугался, потерял лицо, оттого только, что человек, едва войдя, прошагал в комнату и, оглядевшись, этак небрежно сел в кресло. Заговорил человек грубо, жестко. Спрос – дело нехитрое, тем более нетрудно вести себя по-хамски, если тот, к кому пришел, разбит длительной апатией, заторможен и настолько далек сейчас от дел, что уж заранее чувствует себя виноватым и получающим зарплату зря. Хамоватый мужчина ругал, а закончил просто:
– Вы поищите, поищите. Вы ведь потеряли.
– Где же я поищу?
– Да хоть в этой горе…
Хам еще и пнул ногой гору книг, каких-то бумаг и коробок из-под обуви, тоже почему-то оказавшихся посреди комнаты и украшавших общий вид (вид не столько сорный, сколько громоздкий). Он пнул ногой, затем перешагнул и прошел сам на кухню, налил себе стопку водки, выпил – затем, вернувшись и отстранив, почти оттолкнув вяло склонившегося над бумагами Геннадия Павловича, подступил к телефону.
Он позвонил, видимо, вышестоящему, а может быть, начальнику первого отдела.
– Нет, он не пьян, – сказал он, – но тут такой бардак, черт голову сломит. Завал книг. Что значит, в каком он состоянии? Я же не психиатр. Шут его знает, – скользнул он глазами по согнувшейся над бумагами фигуре Геннадия Павловича, – обычный он, но только пришибленный, дохлый…
Докладывая, он одновременно водил кистью руки – указывал Геннадию Павловичу:
– Вы все-таки ищите, ищите…
И вот мы – я и Геннадий Павлович, два взрослых человека, – лазали и искали: ползали на коленках по завалу книг и бумаг, у холостяка, разумеется, горы книг – хоть что-то в жизни, как сказал тот хам по телефону своему начальству, он докладывал, но он еще и рассуждал: холостяк, мол, без книг – это просто развалина или пьянь. Ползая, я время от времени извлекал бумагу – не эта ли?.. Как всякий ценитель, Геннадий Павлович, прикупая книги, с удовольствием перебирал их все вместе, раскладывал, рассматривал, читал, но так случилось, что апатия в этот раз застигла его не только посреди отчета, но и посреди перебирания книг. Так что в комнате были и гора книг, и гора отчетных бумаг.