Один день таксиста - стр. 1

Утро

В туалете опять попахивало канализацией. “Надо трещину в фанине заделать. Невозможно терпеть эту гадость. И Маринка всю плешь переела с этой трубой”. Андрей стоял над унитазом, и, почесывая уже начавшее обвисать пузо, спросонья пережевывал дежурную мысль о запахе в туалете. “Сейчас начнется…”, – подумал он, и тут же услышал журчание над головой. В шесть часов утра, когда все вокруг еще спит, любой звук, не заглушаемый множеством других звуков, легко пробивается через двери, стены и перекрытия, предательски рассказывая о тех, кто уже проснулся. В это раннее время из шестнадцати квартир подъезда их маленького четырехэтажного дома вставали на работу только он да соседка, живущая над ними. Андрей знал, что она сейчас встала, и как любой нормальный только что проснувшийся человек, первым делом пошла в туалет. Раньше он её не слышал, но последние пять лет, ровно в 6-04 над его головой происходило то, что происходило. Первое время Андрей чувствовал себя некомфортно, представляя соседку сидящей на унитазе прямо над его головой. Поначалу он невольно, понимая всю глупость совершаемого им, поднимал голову в поисках подтеков, и, естественно, ничего не находил. Андрея раздражало это ежеутреннее журчание над своей головой. Он даже переставлял будильник на пять минут раньше, но потом ему стало жаль зря потерянного кусочка сна, который этими пятью лишними минутами бодрствования чужеродно выпадал из годами выверенного утреннего хронометража, и через пару месяцев помучившись, Андрей вернул все на круги своя.

Начало

Они с женой уже пятнадцать лет жили в этой маленькой двухкомнатной квартирке на первом этаже с окнами во двор. Квартира досталась им от младшей сестры Марининой бабушки. Одинокая, прожившая старой девой всю жизнь, она умерла через год после их свадьбы в возрасте семидесяти пяти лет. Десять лет назад у них родился сын Вовка и они стали жить втроем. Их хрущевка на окраине города, как бы приросшаяся к трамвайному кольцу своей внешней стороной, летом утопала в зелени старых тополей и черемух. Весной, летом и осенью по растрескавшемуся асфальту, а зимой по утоптанному снегу узенькой дорожки Андрей пятнадцать лет пять дней в неделю ходил на трамвайную остановку, которая, чуть скособочившись, все эти годы, уныло встречала и провожала красные громыхающие трамваи. В половину седьмого от нее отходил первый трамвай, сделавший уже один конец от депо. Андрей садился сзади всегда на одно и тоже место справа по ходу трамвая. Утром он смотрел на одну сторону улицы, а вечером, возвращаясь с завода, на другую. Ехал он шесть остановок. В 7-15 Андрей предъявлял пропуск с нелепой фотографией на продуваемой всеми злыми питерскими ветрами полутемной проходной. Военный завод встречал своих рабочих старой будкой с хмурым охранником, отгороженным от мира мутным плестигласовым окном и вертушкой с дугами, отполированными до блеска бесконечным множеством рук. Рабочий день заканчивался в четыре часа пополудни. За это время Андрей на своем древнем станке, вывезенном в качестве контрибуции из побежденной Германии, давал полуторную выработку, за что ему начислялась хорошая премия. За двадцать лет рыночной экономики еще советские трудовые нормы на заводе так никто и не удосужился пересмотреть. Андрея удивляла эта вывернутая наизнанку логика ценообразования его труда. Явно заниженные расценки, компенсировались неправдоподобно низкими нормативами по выработке. Получалось, что одну и ту же условную гайку, он делал в полтора раза быстрее нормы, за что получал к тарифу сорок процентов премии. Зарплату Андрею не задерживали – спасибо военным заказам. Маринка даже стала подумывать об ипотеке. Его радовала неплохо оплачиваемая работа, возможность точить болты по цене китайского электрочайника, возможность немного выпивать по пятницам с заводскими ребятами в пивной недалеко от завода, и размеренно продвигаться на красном трамвайчике через месяцы, годы и всевозможные политические перипетии государственного и планетарного масштаба к пенсии.