Один день, одна ночь - стр. 40
– Я придумаю для тебя роман, – выдохнул он с упоением. – Я придумаю для тебя жизнь. Я придумаю такое, что у тебя закружится голова.
Ресницы взметнулись и опустились, и розовые губы чуть дрогнули.
– Напиши для меня пьесу, – выговорили эти совершенные губы. – И я сыграю главную роль. Я хочу, чтобы у тебя тоже кружилась голова!..
Анатоль собрался признаться, что голова у него и так кружится все время, но подошел официант, и момент был испорчен.
Аннет попросила еще немного зеленого чая. Анатоль – чашку крепкого кофе и глоток коньяку. Пить среди бела дня, да еще в жару, вообще говоря, не следовало бы, да и не по правилам, но здесь был некий умысел, пусть и ребяческий. Анатоль отлично знал, что эти женщины знают правила назубок, и его все тянуло их нарушать – пусть Аннет видит, что он фрондер, бретер, одним словом, особенный человек!..
Они еще пошептались, почти касаясь головами, и Анатоль все придвигался и придвигался, и трепещущие ноздри уже втягивали ее запах, особый, близкий, не официальный – дорогих духов и шампуней, – а влажной кожи, убранных в гладкую прическу волос, на виске выпущен локон, немного пота и мяты. Этот мятный запах был особенно мил и возбуждал чрезвычайно.
– Ты ведешь себя неприлично, – шепнула она и чуть отодвинулась. – Так нельзя.
– Мне можно. Я слишком люблю тебя.
Она засмеялась и тонкими пальчиками поглубже засунула под край хрустальной пепельницы круглый комочек салфетки, в который выплюнула жвачку, когда увидела в окно Анатоля.
Нужно сказать ему что-то такое, что бы его отвлекло, а с другой стороны не охладило. Ей было очень важно, чтобы он как можно дольше пребывал в помрачении рассудка.
Она отдала ему свою руку – от пальцев тонко и почти неуловимо тянуло мятой, она точно знала, – сбоку взглянула на него и спросила, как он жил без нее весь этот длинный день.
Анатоль припал к ее руке и принялся рассказывать – как.
Была у него такая особенность. Он искренне считал, что других людей всерьез интересует его жизнь.
Аннет слушала вполуха и соображала. Нужно выйти в туалет, позвонить и приступить к делу. Этот козел с отвисшим пузом раздражал ее ужасно. Нет, каждой женщине приятно, когда ее обожают, пусть его, но та-а-акой противный!.. Она скосила глаза на шевелящиеся влажные, красные от возбуждения губы в сантиметре от собственной щеки. Фу, какая гадость!..
Аннет тихонько вздохнула.
Почему жизнь так несправедлива?.. Почему ей приходится терпеть ухаживания старого хрена с его пузом, мятой рубахой и непонятными словами, вроде «изоморфизм» и «криацинизм», вместо того чтоб сию минуту полететь – на крыльях любви, разумеется! – на тренировку к Сашке, пристроиться на самой дальней трибуне, надвинуть бейсболку поглубже, чтоб не сразу узнали, и смотреть, как перекатываются мышцы на совершенном теле, как напрягается упругая задница – м-м-м, красота!.. – как постепенно выбиваются из-под резинки длинные волосы, собранные в хвост! А потом, после тренировки, поехать к нему, прыгнуть в не слишком чистую постель, пованивающую псиной, и не отрываться от сочных губ, повторять грубым низким голосом: «Как я тебя хочу!» – и сидеть на крохотной бедной кухоньке в его рубашке, продуманно распахнутой на роскошных грудях и бедрах, ожидая продолжения. А уж потом, наигравшись вволю, вернуться в свой чудесный особнячок, где все так мило и уютно устроено, и долго париться в баньке, смывая запах греха и чужих простыней, а после голой кинуться на диван, на легкое покрывало из лисьих шкур – прошлогодний подарок одного прекрасного человека! – нежиться, чувствовать волнующее прикосновение меха к прохладному обнаженному телу, болтать по телефону и лакомиться чем-нибудь вкусненьким.