Один билет до Савангули - стр. 20

Ну не совсем так. Или совсем не так. Понимать, что моя мама не русская, я стал достаточно поздно. Для ребёнка разве важны эти формальности? Ребёнок воспринимает всё, как должное. Мои финские бабушка с дедушкой и тётя с дядьями всегда говорили с акцентом, кто-то больше, кто-то меньше, а моя русская бабушка вместо «велосипед», говорила: «Ласипед». Ну и что!? Ребёнку ведь всё равно! Раз так говорят – значит, так и должно быть! Какая разница – русский ли, финн ли, калмык или татарин? Как там у Пушкина? – «друг степей калмык»? Я знавал только одного калмыка в своей жизни – в армии в учебке несколько месяцев моим хорошим товарищем был парень из Калмыкии, мы с ним боролись, помню, на травке, как дети. Дети, в общем, мы и были – взяли котят за холку и сунули в сапоги кирзовые. Ну да я не о том сейчас. Все были одинаковые, все русские – что калмык, что тунгус – и в то же время все разные, каждый со своей особенностью. Теперь придумали определение – россияне! Да, раньше все были русские. Ну это я, конечно, за себя говорю. Это были мои ощущения. Когда Союз разваливался, нашлось много тех, кто думал совсем иначе. Помню, когда эстонцы, латыши и литовцы образовали живую цепь по территории своих республик, – я вообще не понимал, что происходит!.. А они, как оказалось, ещё как ду-умали!

Своими особенностями или, говоря проще, корнями я начал интересоваться довольно поздно и несистематично. Развал Союза подтолкнул, если не к увеличению интереса, то к практическим поискам архивных справок. Если в позднем детстве пришло удивлённое понимание того, что русские и финны – это не то же самое, то в начале взрослости пришла необходимость использовать неожиданные возможности этой самой разницы. Короче, проживая в русскоязычной семье, в русскоязычном городе на северо-востоке новоявленного государства Эстония, принявшего абсолютно определённый и для нас болезненно понятный курс на вышибание того самого русского духа – мерси, Александр Сергеевич – передо мной, как перед былинным богатырём встал всем известный выбор из трёх дорог. Богатырь был не по-богатырски худосочен и не на коне, а с большим баулом, произведённым позднесоветским кооперативным чудом из девяностых, непонятно где и непонятно из чего, на четырёх колёсиках, одно из которых закончило свой бесславный путь, не доехав до пункта приписки. На моём камне было выбито: «Эстония, Финляндия, Россия». Это был мой выбор, другого у меня не было. И у каждого он был свой, и пройти его каждый должен был сам, и нет разницы, какой путь мы, в конце концов, выбрали (если посмотреть на всё это с очень большой высоты). Я выбрал Финляндию. Аминь… И посмотрел Он на меня через 28 лет после моего прибытия в Страну тысячи озёр, и сказал: «Это хорошо!» – но мне всё же хочется добавить и от себя – прости, Господи, за самоуверенность – что кое-где и кое-когда наблюдаются и некоторые недостатки – обычное дело, как говорится, – знал бы, где солому стелить, так соломы бы и не хватило!