Один билет до Савангули - стр. 15
– Ну, может быть, поджигателей нашли и осудили?
– Да нет, не помню ничего такого. Всё как-то буднично прошло, без шума. Как будто, так и было задумано. Конечно, я не могу утверждать, что было что-то вроде заговора. Но ведь и ни на пустом месте! Это как в своё время русского губернатора в Хельсинки подстрелили. Проснулся господин Шуман утречком и вдруг ни с того ни с сего подумал – не застрелить ли мне нынче господина Бобрикова!? Был заговор, не было… Там ведь демократия – каждый волен думать, что хочет. Убийца? Герой? Может не официально, но в умах – герой. Там вообще главное, что в умах, а не то, что официально… Есть там некая двуличность… или двуликость? Прямо Шива какой-то!.. Вшивый, правда… Хотя, и понятно: между двух огней всё время. И нашим, и вашим. В зависимости от силы и направления ветра…
Похоже, это у Вас история семьи намечается?
– …Добрый день! – поздоровался кто-то, только что вошедший, в купе напротив. – Моё место тут где-то.
– Добрый день! – поздоровалась в ответ, уже сидевшая там седая женщина, сняла очки и начала собирать бумаги, которые покрывали столик перед окном.
– Ничего, ничего! Мне это совсем не мешает.
– Ну а что они тут будут разбросаны. Ничего не поставишь. Мы тут разбирались с сыном, а он вышел, – пояснила женщина. – Я тут вспоминаю, а он записывает. Сколько-то и сама записывала… очень приятно… нет я не на этой станции… да, погода сегодня замечательная… и ветра совсем нет…
«И ветра совсем нет… выйти, что ли, подышать, пока стоим?» – подумал Никифор Андреевич, посмотрел на солнечный перрон за окном и пошёл к выходу. Медленно прошёлся по перрону к началу поезда, потом обратно. Пассажиры спешили найти свой вагон. Всё, как обычно. Кто-то всегда спешит. Даже если и не опаздывает. Какие-то вечные женщины во вкусе Кустодиева или, может быть, правильнее – Рубенса? С мужьями, детьми, чемоданами, старушками какими-то. Провожают или сами едут? Не поймёшь! Кричат что-то, машут!.. Боже! Куда же такой букет?! Он же засохнет! «Впрочем, – думал Никифор Андреевич, – может и надо именно так. Ну и что, что засохнет! Что? Лучше не дарить, если знаешь, что засохнет?» Как-то раз Никифор Андреевич был свидетелем: у женщины в самолёте был с собой букет экзотических цветов – с юга летели – так она его прямо на верхнюю полку с чемоданами втиснула! И ведь довезла же как-то! «Да-а! – подумал Никифор Андреевич, – я на такие геройства не способен! То ли кровь не слишком югами избалована, то ли лентяй от природы? То ли все мужики такие? Да даже если и довезёт, всё равно ведь засохнет!» Так Никифор Андреевич прогуливался по перрону, не обременённый ни жёнами, ни детьми, ни чемоданами, ни букетами, просто разглядывая встречных. Напротив его вагона стояла обшарпанная скамейка… ну не обшарпанная! Уж и сказать нельзя! Не обшарпанная! а повидавший уже не один поезд заслуженный – очень-очень заслуженный ветеран лавочно-скамеечного парка! Вот! На ней сидел мужчина в очках и в кепке с кипой бумаг на коленях. Видимо, что-то обдумывал, потому что взгляд его был остановившимся, и глаза смотрели куда-то вдаль прямо сквозь зелёный вагон, стоявший перед ним. «Знакомое состояние, – подумалось Никифору Андреевичу. – Похоже на рукописи». Он присел – до отправления было ещё минут пятнадцать: «Успеем ещё натрястись».