Размер шрифта
-
+
Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна - стр. 33
Сторонники Реформации в щепы рубили их,
а если бы кто купил – продали б за медный грошик.
Протестантизм – последнее прибежище торгашей,
так учил нас товарищ Вебер, а ему, конечно, виднее.
Капитализм с улыбкою до ушей, хоть веревки пришей,
не любит Церкви и всего, что связано с нею.
Взять хоть этих кукол, румяных, попирающих грех и гнев,
василиска и аспида, разумеется – льва и дракона,
этих смиренных воинов, этих бесполых дев
(вроде как статуя, а на деле – плоская, как икона),
этих грустных хранителей границ между злом и добром,
этих злобных демонов, корчащихся под каблуками.
Что вырезано резцом, легко изрубить топором,
легко истребить за час все то, что хранилось веками.
Херувим, который мог бы при случае стать мотыльком
и летать с цветка на цветок, питаясь чистым нектаром,
глядит на буржуазию, с набитым ее кошельком,
со спросом и предложением, никому не нужным и даром.
2 июля 2015
«Колодец во дворе и двухэтажный флигель…»
колодец во дворе и двухэтажный флигель
дым из печной трубы жар пышет от плиты
инфаркт или инсульт или иная гибель
твои расчеты здесь как дважды два просты
под слоем облаков небесное светило
движение свое скрывает от очей
как город постарел и как его скрутило
явился казнокрад считай что казначей
так кашкою дитя мамашу кормит с ложки
так продавец живет не зная что почем
ковры подметены на скатерти ни крошки
прижмись ко мне плечом прижмись ко мне плечом
заезжий пастернак с заезженным булатом
все что осталось нам от позапрошлых лет
весенний первый гром живет своим накатом
и всемогущий Бог летит среди планет
обломки чьих-то строк набор простых мелодий
из телика кричат одесская хатынь
поет псалмы кирилл ему вторит мефодий
старославянский гул бессмертен как латынь
я был мальчишкой тут носил костюм на вырост
слабеющий режим при встрече брал в зажим
кружилось все вокруг и вдруг остановилось
и странно всем чужим что мы еще кружим
3 июля 2015
«Мы шли на еврейское кладбище после рабочего дня…»
мы шли на еврейское кладбище после рабочего дня.
у входа в больницу отец поджидал меня
веник, ведро и тряпка, докторский дипломат,
папа выбрит, а я – бородат. папа стрижен, а я – патлат.
мы выбирали прохладный, погожий осенний денек,
добирались пешком, не спеша, благо, путь недалек.
по пути говорили о жизни, о больных, о домашних делах,
о политике, но не о смерти и не о иных мирах.
мы шли по центральной аллее. с черных гранитных плит
на нас глядели евреи, у которых душа не болит,
щебетали птицы, сияли солнечные лучи,
на могилах только цветы – ни камушка, ни свечи.
мы сворачивали на тропинку между чугунных оград,
папа о чем-то спрашивал. я отвечал невпопад.
Страница 33