Одержимый тобой - стр. 4
Громкий смех заставляет почтенную публику на время замолчать и повернуться в сторону молодежи, которая откровенно веселится. Напоминают котят и щенят, цыплят и утят. У каждого своя шерстка, оперение. Моя девочка даже среди сверстников выделяется. Лебедь.
Одна рыжая толстушка хватает мою девочку и тащит под арку. Я напрягаюсь и не спеша направляюсь к девушкам. Что-то задумала рыжеволосая, судя по лицу моей малышки, она смущена и не совсем согласна с подружкой, или кто она там ей.
— Дамы и господа, мы рады вас приветствовать на ежегодном вечере, где вы активно делитесь своим богатством с различными фондами, – зал сдержанно смеется в ответ на речь рыжей толстушки. – Я знаю, что все лоты давно разыграны и куплены, без них бы и вечер не состоялся, – приятно улыбается, кокетливые ямочки на щеках умиляют.
— Все знают, что на прогрессивном Западе существует традиция: поцелуй под омелой, а у нас над головой как раз красивый венок из этого растения, – поднимает вверх бокал, заставляя всех откинуть головы. Действительно, над девушками красивый декор с омелой. А что за традиция?
— Мы открываем аукцион, а лот – поцелуй нашей замечательной Дианы Щербаковой. Если успеете договориться, она еще сможет вам бесплатно оформить к Новому году елку, у кого ее нет.
— Бред, – цежу себе под нос, отыскивая в толпе Щербакова. Он смеется. Это немного успокаивает, просто целомудренный чмок в щеку. Хотя я и за такой поцелуй готов сейчас выбить зубы тому, кто выиграет лот. Значит...
— Три тысячи раз! Три тысячи два! – толстушка задорно отчитывает цену. Кто-то за моей спиной кричит: «Пять». Сразу же несется: «Десять тысяч». Ставки повышаются, как и азарт. Мне уже совсем не смешно, моя малышка тоже выглядит испуганной от конкуренции за ее поцелуй.
— Пятьдесят тысяч! – орет пацан, сын Макарова, подбираясь к сцене. Ее улыбка, адресованная не мне, рвет башню. Чувствую, как вожжи контроля ускользают из рук, а звериный рык «моя!» рвется из груди.
— Пятьдесят тысяч – раз! Пятьдесят тысяч – два!
— Двести! – поднимаю руку. Так как оркестр на время аукциона перестал играть, возникшая тишина чувствуется каждой клеточкой тела. Ощущение победы заставляет изогнуть губы, посмотреть с превосходством на побледневшего сосунка. Мал еще папкиными деньгами сорить, а своих пока не наскреб, чтобы со мной тягаться.
— Двести тысяч раз. Двести тысяч два, – девушка с рыжими волосами ищет глазами потенциального соперника, но все молчат. У молодых таких денег нет, а мои ровесники и старшее поколение знают, что со мной лучше не связываться. Щербаков хмурится, поглядывает на меня искоса. Не сожру дочурку. Не сегодня точно.