Одержимость - стр. 2

Она была миловидна, но не сказать, что красавица; не лишена некоторого дородства. Лет тридцати на вид. Довольно высокая и русоволосая. А глаза ее были глубокими и темными, как море (почему-то это сравнение мне тогда пришло в голову, и теперь я переписал его).

– Что, простите? – переспросил я.

– Разве вы меня не помните? – спросила она, продолжая улыбаться. Ее вопрос поставил меня в тупик, я только пожал плечами, вглядываясь в ее лицо, а потом до меня дошло.

– Ах, да! Вы же в гостинице работаете… Извините, у меня не очень хорошая память на лица.

Я вспомнил, что видел ее в гостинице, где останавливался сразу по приезде в этот «маленький Париж». На другой день я уже съехал оттуда и перебрался на квартиру, – в один из тех панельных домов, которыми пестрел этот серый городишко. С тех пор прошло около месяца, так что неудивительно, что я не мог вспомнить ту, которую видел раз в жизни.

– Я работала в гостинице, но две недели назад уволилась, – сказала она, сразу помрачнев (видимо, уход оттуда был не из приятных).

– А теперь вы, как вижу, в художники подались? – осведомился я.

– Нет, – засмеялась она. – Это что-то вроде хобби. А, кстати, не желаете, напишу и ваш портрет?

– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся я, продолжая свой путь. Четверть часа спустя я спустился к реке, несущей свои воды с тех круч, вершины которых, казалось, касаются самого неба. Природа тех мест красива и величественна, и, будь я поэтом, непременно воспел бы ее в стихах. Но, увы, моя привычка видеть в расцвете увядание, а в молодости старение сделала меня прозаиком, грубым, прожженным, а порой и циничным. Впрочем, только благодаря этому я смог, как кажется, вплотную приблизиться к Истине…

Этот городок, лежащий у подножия горного хребта, и теперь, спустя много лет, у меня перед глазами. Как и лицо этой женщины, – не могу его забыть! Тогда в тот день я не нашел в ней ничего особенного. Сотни таких же лиц каждый день мелькали передо мной. С кем-то из тех людей мне время от времени приходилось обмениваться какими-то фразами, – причем делал я это без всякого удовольствия, – другие были те, кто слушал мои лекции, – и всегда с неизменным скучающим видом, который сам за себя говорил о том, что на самом деле у них на уме. Живя в человеческом обществе, приходится мириться с тем, что видишь, – с равнодушием и серостью окружающих, с тем спектаклем, в котором и сам поневоле участвуешь. В спектакле этом есть актеры, есть роли, которые они играют с переменным успехом, есть декорации и обстановка, где разворачивается действие этого спектакля. Каждый из актеров играет свою роль по правилам, – так, как ждут от него другие, и редко, очень редко можно встретить того, кто бы осмелился нарушить эти правила…