Очевидец грядущего - стр. 73
Государь немедля послал в ту крепость князя Куракина рассмотреть всех арестантов; и спросить их лично, кто за что заключён, и снять со всех железны оковы. А монаха Авеля взять в Петербург, к лицу самого государя. Князь Куракин всё исправил и всё совершил: с арестантов снял железны оковы, а монаха Авеля представил во дворец к самому величеству императору Павлу.
Бывший пономарь, а ныне клипмейкер Самарянов читал теперь страстно и отнюдь не фальшиво, певуче даже. Но вдруг опять кислой горечью захлебнулся и, ни слова не говоря, ушёл, пошатываясь, за кулисы.
– Опять перцовку пить пошёл, – уверенно произнёс голос из задних рядов. – Всегда так. Третий раз слушаю парамонарха: как до встречи Авеля с императором дочитает, так пить отправляется. И круто пьёт, без закуси. Шибко Павла Петровича уважает!
– Просто рвань захолустная! А ещё парамонархом себя зовёт. На царское происхождение, подлец, намекает.
– Мы тут не лохи чилийские, знаем: парамонарх – простой сторож.
– Парамонарх, товарищи, низший духовный чин в христианстве!
– Сторож не сторож, а «Житие» читает забойно. Чего ж ботана не послухать?
– Ты, шкет, на Украину к себе вали, там своих парамонархов и «слухай»!
– Минут десять на перекур у нас есть. Айда за мной, бабоньки, – встала, поведя головой, свежая, как сливочное масло, на которое ещё только нацелился режущий это масло на аппетитные кубики фигурный нож, пышнотелая продавщица, прибежавшая в «Сукна» и севшая у сцены прямо в белом форменном колпаке и таком же передничке.
Огибая передние ряды, пышнотелая слегка задела бедром сидевшего с краю Тишу.
Скородумов решил не ждать возвращения парамонарха, чей тон и выходки становились невыносимы. «Остальные «Начала» в гостинице дослушаю», – сказал он себе и двинул к выходу. Шум за спиной заставил его обернуться. Что-то новое, с чтением «Жития» явно не связанное, затевалось в правом кармане провинциальной сцены…
Так и оказалось: выкатился колесом из кармана Ярун, за ним, задком, словно рыбу в неводе, выволок на сцену нехитрые декорации Облупсик. Явился и сильно подновившийся за кулисами Самарянов. Он-то куклачей и представил:
– Теперь – междудействие! Не знаю, что куклоеды эти вам представят. У нас цензурятиной не пахнет даже. Сам я жду от них смешного, а вместе с тем возвышенного.
– Не тростяные куклы мы и не тантамарески! Живые мы приколы и смех наш дерзкий, резкий! – завёл козьим своим тенорком Облупсик.
– Вот лысый Адам. Кричит: скоро опостылевшую душу – Богу назад отдам!
– А вот хитрая Ева, вынутая не из ребра – из змеиного чрева.