Очевидец грядущего - стр. 60
– Ладно, двинули внутрь, персонажи.
Не обидевшись на «хмыря», Тихон резво двинул за куклачами: поговорить про скоморошины, вместе о книге с картинками подумать…
– Тихон Ильич! Вы?
Оклик раздался так неожиданно, что Скородумов даже споткнулся.
Женщина, Тишу окликнувшая, оказалась давней знакомой, к местным музеям и библиотекам, правда, отношения она не имела, однако в охотку проводила по адресу.
Встретили превосходно. Извинениям за неувязку не было конца: в библиотеке прорвало трубу, стало заливать книги, но теперь аварийщики всё починили. И… И… Долгожеланная встреча с московским издателем – это такая радость, такое счастье!
Не успел пообщаться с директоршей библиотеки – присоединилась музейщица.
Словом, здесь, в Суздале, где Тиша собирался пробыть только до вечера, остался на три дня. Женщины-сёстры – и библиотекарь, и музейщица – характерами и выражением лиц, на которых читалось слегка брезгливое ожидание подвоха, сильно сходствовали. А вот сами лица заметно разнились: круглое у библиотекаря – удлинённое у музейщицы. Хищно-носоглоточное у музейщицы – с нюхальничком-пятачком у библиотекарши…
Были гостю показаны – о чём тоже заранее договаривались – редкие архивные записи. Дали посмотреть умело сфотканную, рукописную историю тюрьмы для «безумствующих колодников», основанной по распоряжению Екатерины Великой в Спасо-Евфимьевом монастыре.
– Ох и пересидело их тут, безумствующих! – ласково, одними восковыми, цвета дымчатой розы, безморщинными щёчками смеялась очень и очень пожилая директор библиотеки. – И «бегуны» здесь безумствовали, и беспоповцы. Сам сиятельный Толстой, граф Лев Николаевич, за сидевших здесь старообрядцев Геннадия и Конона вступался. Только не знаю, помогло ли? Ну а после революцмахеры здесь сидели.
Тихон вопросительно глянул на восковую директоршу.
– Ой, ну не смотрите вы на меня так. Мне ведь теперь всё равно! Я, кстати, не в этническом смысле про революцмахеров говорю. Просто слово революцмахер – суть того, что было, превосходно отражает. Я сама его придумала! Нет его в Инете, нет и в словарях. Сперва хотела от слова этого отказаться. Не тут-то было: как шпилькой к языку прикололи! Так вот: кто только у нас не перебывал – и рев-дамы, и всё те же троцкисты-мартовцы, и прочие младосатанисты безумствовали здесь. А после них – сам фельдмаршал Паулюс. Но главным-то я всегда считала не его. Даже не князя Пожарского, памятник которому вы наверняка уже видели. А считала…
– Монаха Авеля, – на лету подхватил директорский посыл Тихон.
– Его, Адамавеля сердешного! Сперва-то он Адамом прозывался. Я его так про себя, Адамавель, и зову. Так вот: последние пятнадцать лет своей жизни у нас он провёл. Здесь, бедолага, и помер, и погребён за алтарём в больничной Никольской церкви. Кстати, в один год с поэтом Лермонтовым старец умер.