Очевидец грядущего - стр. 35
Тиша – такой хреномути и в Москве хватало – вернулся в номер. В ванной комнате мелодично капала вода. Помедлив, очередная капля тяжко шлёпнулась вниз. Раздался сладкий бульк. Тиша представил себе нежную оспинку на поверхности воды и улыбнулся.
Побрившись – утром было не до того – и повалявшись с полчаса на диване, он опять вышел на террасу. Пройдя её всю – никак не меньше двадцати метров в длину, – снова стал смотреть на вспыхивающую последними искорками Саву. Река под лучами почти утонувшего солнца переливалась густо, сладко.
«Как напоказ. Как для меня одного искрит…»
Вдруг до жути захотелось в Москву, если не улететь, так хоть позвонить!
Вынув мобилку, набрал номер жены, – короткие гудки. Перенабрал – зазвучал «Сербо-русский марш», грозно-весёлый кавалерийский его отрывок, который он сам же в мобильник жены несколько дней назад и вставил.
Марш, казалось, заиграл где-то рядом. Тиша чертыхнулся, вжал кнопку в панель и в третий раз перенабрал номер. Теперь мелодия ударила прямо в уши, и сразу за соседней стеной послышался смех, который спутать с каким-то другим было нельзя: смеялся брат Корнеюшка! Через минуту на террасе «Маджестика» единоутробец и возник.
Подойдя к перилам, густо плюнул вниз, снова коротко хохотнул:
– Видал, как я старичку-эмигранту врезал? Я снизу тебя в момент засёк. Даже сердце ёкнуло: терраска-то без перил, вдруг, думаю, увлечёшься – и вниз! Водолазочка твоя серенькая, в которой ты на Технопарк приезжал, тебя и выдала. Ну, прекрати, не дуйся. Раскрой объятья единоутробке!.. У меня ведь для тебя сюрпризон. И какой! Позвони-ка ты ещё разок в Москву, жёнке своей позвони.
Растерянно улыбаясь и сильно жалея о том, что раз навсегда запретил себе узнавать про личное своё будущее, Тиша набрал номер.
Снова и совсем рядом заиграл «Сербо-русский марш»: запрыгали на лошадках по крутым перевалам генералы Гурко и Скобелев, потекла каменистой рекой шумная балканская вольница, а поверх всего этого, сквозь каменную пыль и железный грохот, улыбнулся печально белобородый скиф, улыбнулся сладко-печальный русский композитор, терзаемый, как и Тихон, толкотнёй и давкой жизни, но вперекор толкотне и давке эту дико-прекрасную музыку всё-таки сочинивший…
Тихон безотчётно рванулся к дверям смежного номера.
Ещё вчера заметил: на террасу ведут две двери – его собственная и дверь соседнего номера. Два вечера этот номер, казалось, пустовал. Никого там не было слышно и сегодня. Тихон нажал на узенькую ручку – стеклянная дверь поддалась…
На диване в глубине комнаты сидела жена. Нея была в вечернем наряде, белый кружевной воротничок хорошо оттенял тёмно-зелёный бархат платья. Судорожно дёрнув головой, она попыталась что-то сказать.