Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - стр. 22
По ту сторону хребта характер местности резко изменяется. После угрюмых, голых скал глаз приятно отдыхает на холмистой, более мягкой местности. Природа здесь много богаче, земля плодородна, и деревни больше и лучше. Переночевав в деревне Гуанди, мы прибыли сегодня в Цзян-Чан.
Богатое торговое село раскинулось в широкой долине реки Тайдзихэ. Здесь узел дорог на Лаоян и Синдзинтин (Лао-Чен). Масса богатых импаней, ханшинный завод, в многочисленных лавках можно найти всевозможные предметы китайского обихода. Громадные запасы чумизы, гаоляна, бобовых жмыхов, гуси, утки и куры – все это дает нам надежду, если удастся простоять здесь несколько дней покойно, подправить истощенный наш отряд.
У окраины села в отдельной импани расположен эскадрон регулярной китайской кавалерии. У ворот в неизменной черной с белым кругом на груди куртке и с повязанной платком головой, вооруженный винчестером, стоит часовой. В обширном дворе на коновязи стоят маленькие сытые разномастные кони.
Мы располагаемся в богатой импани, где все лошади сотни помещаются на коновязях во дворе.
Наши надежды на продолжительный отдых в Цзян-Чан опять не оправдались. 17 мая мы прибыли туда, а ночью уже было получено приказание из штаба армии о движении вновь на Саймадзы, куда одновременно должны были подойти по разным дорогам отряд полковника Карцева и генерал граф Келлер с пехотой. Генерал Ренненкампф выехал немедленно в отряд полковника Карцева, который был ему подчинен, а наша бригада (2-й Аргунский и 2-й Нерминский казачьи полки) под начальством начальника бригады генерала Любавина утром 18 мая выступила на Саймадзы. В час дня мы поднялись на скалистый Фейшуйлинский хребет, где на перепаде стояла заставой третья сотня нашего полка. Неприятеля поблизости не ожидалось, и мы спокойно на самом перевале, на небольшой засеянной гаоляном площадке, раскинули бивак. Быстро разбиты коновязи, задымились костры, и казаки уселись «чаевать». Группа офицеров собралась на крыльце маленькой кумирни и, раздобыв из сум незатейливую закуску, спокойно беседовала.
Вдруг резкий, отрывистый звук залпа, а там беспрерывно, торопливо затрещала стрельба пачками… Пули засвистали по биваку, защелкали по крыше и стенам кумирни, стали взбивать сухую пыль на гаоляновом поле…
Японцы, пробравшись горными тропками на доминирующий, заросший лесом гребень ближайшего из многочисленных отрогов Фейшуйлинского хребта, открыли по биваку убийственный огонь.
Трудно описать происшедшую панику. Все бросилось врассыпную: кони, сорвавшись с коновязей, метались на биваке как угорелые, топча вьюки, палатки, сбивая с ног людей и с порванными поводьями, со сбившимися набок седлами уносились в лес… Люди, потеряв голову, бросались во все стороны, ища спасения от убийственного огня за стенками кумирни, в лесу, в заросшей кустами канаве… Вьюки, палатки, орудие валялись растоптанные и изломанные по биваку… То и дело падали люди и лошади, убитые и раненые… Немногие нерастерявшиеся тщетно старались восстановить порядок. Генерал Любавин, вскочив в седло, верхом разъезжал по биваку, призывая людей к спокойствию. Несколько офицеров бросились останавливать людей, стараясь собрать вокруг себя казаков своих сотен. Начальник конно-саперной команды капитан Шульженко, успев собрать большую часть своих людей, бегом бросился в ту сторону, откуда с хребта трещали выстрелы, и, рассыпав цепь, бешеным огнем старался прикрыть бивак. За ним последовала третья сотня Аргунского полка, которая, как дежурная, не расседлывая коней и не снимая амуниции, была застигнута менее врасплох.