Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - стр. 32
Батюшков – Вяземскому, 10 июня 1813 года, из Петербурга в Москву: «В карты я не играю – в большом свете бываю по крайней необходимости и в ожидании моего генерала зеваю, сплю, читаю „Историю Семилетней войны“, прекрасный перевод Гомера на италианском языке… денег имею на месяц и более, имею двух-трех приятелей, с которыми часто говорю о тебе, хожу по вечерам к одной любезной женщине, которая меня прозвала сумасшедшим, чудаком, и зеваю; сидя возле нее, зеваю, так, мой друг; зеваю в ожидании моего генерала, который, надеюсь, пошлет меня зевать на биваки, если война еще продолжится; и глупею, как старая меделянская собака глупеет на привязи» [т. 2, с. 250].
Бахметев приехал в Петербург около 10 июля. На театр военных действий безногого генерала не отпустили, и он дал Батюшкову официальное разрешение ехать без него, дав несколько рекомендательных писем.
Еще до отъезда Батюшков обращается с посланием «К Дашкову»:
24 июля Батюшков выехал из Петербурга под Дрезден. Генерал Н. Н. Раевский оставил его при себе адъютантом.
Батюшков – Гнедичу, сентябрь 1813 года, лагерь близ Теплица: «Успел быть в двух делах: в авангардном сражении под Доной, в виду Дрездена, где чуть не попал в плен, наскакав нечаянно на французскую кавалерию, но Бог помиловал! – потом близ Теплица в сильной перепалке. Говорят, что я представлен к Владимиру, но об этом еще ни слова не говори, пока не получу. Не знаю, заслужил ли я этот крест, но знаю, что заслужить награждение при храбром Раевском лестно и приятно» [т. 2, с. 258].
4–7 октября 1813 года произошло генеральное Лейпцигское сражение, вошедшее в историю под названием Битвы народов и положившее конец господству Наполеона в Европе. Первый удар приняла на себя Богемская армия, в состав которой входил корпус Раевского. Четыре дня упорных боев окончились полным поражением французов.
«Чужое: мое сокровище» (1817): «Под Лейпцигом мы бились (4-го числа) у Красного дома. Направо, налево все было опрокинуто. Одни гренадеры стояли грудью. Раевский стоял в цепи, мрачен, безмолвен. Дело шло не весьма хорошо. Я видел неудовольствие на лице его, беспокойства ни малого. В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается величественною…