Очарованные Енисеем - стр. 3
Поскольку нас прежде всего интересуют богатства духовные и человеческие, не хотелось бы повторять всем известных истин о богатствах природы, которыми она столь щедро одарила своих не слишком рачительных детей, и тому подобные вроде бы знакомые вещи… Но как порой страдают и дело, и истина… даже не от усталости слов, а от притупления нашего слуха и зрения, от утери человеком способности видеть Божий мир в его первозданной, что ли, яркости.
И как не повторить, что Красноярский край воистину огромен и непомерен, и если взглянуть на карту, поразишься ненаглядности нашей природы, невозможности одним взором охватить ее и осознать, уложить в душе в постижимом виде. Если обратить взор к истокам Енисея, к монгольской границе, и повести его на север через Саянскую горную систему, то божественная мощь природы явится в небывалой, какой-то концентрированной и абсолютной красоте. Чего стоит облик очень крутых Саянских хребтов со сверхгустой темнохвойной тайгой, с резными гребнями гор в частоколе остроконечных елей, пихт и кедров. Свечеобразность призвана уберечь дерево от обвальных снегопадов и выливается в абсолютно готическую какую-то устремленность кроны ввысь. Деревá до символичности вытянуты к небу, словно в очередной раз напоминают о незыблемости духовных основ в жизни этноса, – именно с той же стебельчатой четкостью церкви в древнерусских городах тянули к небу побеги своих колоколен.
Поражает эта будто бы избыточная краса, почти необъяснимая с точки зрения ее земного применения, какой-то практической корысти. Если стройность таежных деревьев нам обоснует задавленная снегом кедрушка или в арку согбенная елочка, то к бирюзовому цвету горных рек и озер привыкнуть невозможно, каким химическим и оптическим анализам ни подвергай это сжиженное небо. И назначение этого великолепного цвета, небесная сверхчистота горной воды так и остается Божьей тайной.
Однако продолжим наше медленное подоблачное движение: вот тянем над степями Хакасии и таежными белогорьями (Манским, Кутурчинским, Канским), а вот, ведомые магнитно точной лентой Енисея, уходим все дальше на север. И долго видим беспредельные пространства болотняков, сопок и гор в штриховке тайги, просторы Туруханского района и Эвенкии до той поры, пока зачарованный лет наш не пронесет нас по-над путоранским горным чудом в таймырское арктическое Заполярье. Господи, ну за что… все это?
А вид осенней тундры с воздуха, кружевного полотна в красных, желтых, рыжих и зеленых разводах-оторочках? А озера, водопады и каньоны в столовых горах-наковальнях? А восток Эвенкии – осененные полярным покоем горы в прощальном осеннем лиственничнике? Лиственница… Самое выносливое дерево – никакое другое не выдержит ни морозов, ни мерзлоты, ни гольного проколевшего камня под ногами… Совсем иная красота по сравнению с темнохвойной тайгой, но так же струнен набор ровных листвяжных стволов, так же подчинен замыслу их аскетичный строй. Сдержанно и торжественно горит желточное пламя хвои в лучах осеннего солнца. Когда лиственница облетит и олягут снега посеревшую округу, строгой гравюрой прорежут ее ветви серебряное северное небо.