Обжигающий космос - стр. 6
«Красавчик», — усмехнулся внутренний голос. А я ему мысленно ответила: «А-то! В командоры простых не берут! Только вот таких мощных, чтобы от одного взгляда колени подкашивались, желательно у всей противоборствующей армии, и взгляд терялся. А пока глаза в кучку сведешь, он и того, разделает всех под орех без особой спешки!»
Впрочем, ничего удивительного в происходящем нет. Посидишь одна в клетке несколько месяцев не то, что сама с собой, с шрымами (* мелкие существа, обитающие в недрах планеты, питающиеся в основном падалью и отмершей плотью) разговаривать начнешь, в сказки верить, в чудеса и… прочую чушь. Но мне что?! Я могу себе позволить тихо сам с собой вести беседу!
А раз могу, значит, позволю! Но не болтать мысленно, а смотреть на незнакомца. Буду наслаждаться, так сказать, моментом. И я пристально уставилась на командора. Поиграем в гляделки, может и до сути дойдет, зачем, собственно, мы здесь и собрались.
Мужчина молча прошелся до окна, и только сейчас я рассмотрела детали его облика, ускользнувшие при первом взгляде. Парадная униформа командора: идеально отглаженные брюки, черный строгий сюртук и белый обруч-воротник с красными капельками камней сбоку, а еще крохотные звездочки на погонах — признак военных заслуг. Значит, парадная форма…
Мужчина смотрел прямо на меня, и его лицо ничего не выражало. Впрочем, подобная реакция, скорее, радовала, чем наоборот. Почему-то не хотелось видеть брезгливость на его лице. С чего вдруг? Самой не понятно, только я точно знала, как сейчас выгляжу. Наполовину сожженный скафандр, сверху арестантская роба ярко-желтого цвета, сквозь прорехи в ткани просвечивала частично обугленная кожа, а там, где кожа не была повреждена, — была грязь. Кстати, стандартный скафандр s—класса не сняли по одной единственной причине — он просто прижарился к телу и потому «не снимался». От верхней его части не осталось и следа, дыхание не затруднено, а значит никаких проблем.
— Ребенок, значит, — произнес незнакомец ледяным тоном. — Если честно, я рассчитывал на иное.
— Не привыкли к тому, что убить может любой? — таким же тоном осведомилась я.
— Не привык, — не стал спорить со мной мужчина, — и убивать… не привык.
Тело мое содрогнулось, когда он произнес эти слова. Но я сумела удержать лицо — в тюрьме быстро учишься владеть собой, стражники не поощряют «жалость к себе» и малодушие… Тут женские слезы и мольбы ни у кого не вызывают сострадания. Привыкли к ним.
Мужчина вновь уселся за стол и задумчиво произнес:
— В твоем досье говорится, что тебе двадцать. Я был не готов…