Обряд - стр. 34
– Мародерствуем? – раздается за его спиной.
Мишаня машинально сует снимок в карман.
– Н-нет. Просто…
– Да ладно, нормально все. Я тоже думал о том, чтобы тут осмотреться, наверняка у деда порнуха была, – произносит Васька, лениво позевывая. – С советских времен небось еще, самодельная.
Мишаня смеется, фальшиво и хрипло. Горло у него дерет.
– Поехали по домам, что ли? Мать твоя, конечно, вздует тебя, но что делать.
– Да она на работу ушла.
– Это в субботу-то?
– Она каждый день.
Васька невесело ухмыляется, и они идут к машине.
Хотя Мишаня почти наверняка знает, что матери дома нет, он отпирает дверь в квартиру с осторожностью взломщика, поддев ее изо всех сил плечом так, чтоб не скрипнула, когда ключ проворачивается в замке. Времени девять утра. Есть надежда, что дед еще спит.
Но дед не спит.
– Миша! – кричит он, приоткрывая костылем дверь. – Явился… – Дальше следует отборная брань.
Ну хоть матери нет, вздыхает про себя Мишаня и крадется по коридору.
– Ты оглох?
Дед с силой бьет костылем в дверь, так что она распахивается, обличая застывшего, как олень в свете фар, посреди коридора Мишаню. Сам дед валится с кровати и заходится кашлем напополам с матом.
Мишаня тут же, не дав двери закрыться, заныривает в комнату к деду. Обычно ему невыносим запах перегара, но сегодня – он понимает – от него и самого, видать, разит, поэтому амбре не кажется таким уж тяжелым.
Он поднимает неловко дергающееся костлявое тело деда обратно в месиво разметанных простыней и накрывает его шипящий рот маской, тянущейся от притаившегося за тюлем кислородного баллона на длинной мутно-желтой трубке. Дед сопит, потом его глаза проясняются, и он долго смотрит на Мишаню, прежде чем оторвать от лица намордник и заговорить.
– Ты бы мать пожалел.
– Да я ж ей эсэмэску написал.
– Эсэмэску он написал. Да ей твоя эсэмэска… ей сын нужен. Рядом. Живой.
Мишаня только пожимает плечами, неловко притулившись на краешке кровати. Про себя он думает: никто ей не нужен, ну, может, кроме того белобрысого.
– …Мужиком был бы – помог бы немного, вместо того чтобы валандаться невесть где. Один уже доваландался вон, – тем временем не унимается дед. – Ты сапоги мои вернул, кстати говоря?
Мишаня смотрит на него, часто моргая. Он с ума сошел или шутит? Но как спросить-то? Что ли, так и сказать: дед, зачем тебе сапоги, ты ж хромой?
– На антресолях, – говорит Мишаня вслух.
– А ружье?
– Это я не знаю, у Петьки было оно.
– Хоть сапоги целы, и на том спасибо, – кряхтит дед. – Папиросы передай мне.
Мишаня послушно протягивает пачку.
– Сам-то хочешь? – Дед кивает на папиросу в своей руке.