Обреченный рыцарь - стр. 8
Как они бежали – это и вспомнить жутко. Сначала на провонявшем рыбой старом кораблике до Пирея – капитан и матросы, кажется, не сдали их страже только потому, что пили не просыхая весь рейс. Затем через разоренные земли, где два десятка лет назад порезвились авары. В Карпатах им повезло – крестьяне какой‑то забытой не только богами, но и чертями деревушки вбили себе в голову, что в окрестностях завелся песиголовец, и наняли двух прохожих воинов поохотиться на него. Взяв половину платы вперед, Гавейн и Перси дали тягу со всей скоростью, на которую были способны их кони. Возвращать задаток за мифического песиголовца они не собирались. А если против ожидания какой‑то хомолюпус обыкновенный, чудом доживший до сего дня, и обретается в горных лесах, то тем более надо как можно быстрее уносить ноги. Ибо, как свидетельствуют древние мудрецы, твари опаснее сыскать было трудно.
В конце концов, кружным путем добрались они до Аллемании, надеясь, что все улеглось. Не тут‑то было! Дядя Парсифаля, старый Арнольд Негриус, захлопнул дверь перед носом племянника, заявив, что их род даже при Атаульфе Бесноватом хранил верность Империи, и если беспутного племянника угораздило впасть в государственную измену, то пусть он сам и выпутывается.
Сколько раз уж кляли они себя, что не попытались бежать сразу в Персию – как поступил их товарищ по службе у Мерланиуса Стратопедавт Хитрец, сумасшедший механик. Сумасшедший‑то, может, и сумасшедший, а бумаги хозяина прихватить догадался – об этом тоже говорилось в эдиктах… Но уж если кому не повезет, так и не повезет…
Несколько последних дней Гавейна не покидало ощущение, что им наступают на пятки. Попробовал он поделиться своими опасениями с Парсифалем, но юноша только презрительно скривил пухлые алые губы и отмахнулся. При этом его лазоревые глаза, сводящие с ума прелестниц (и не только их), излили на соратника столько жалости и участия, что тому стало неловко и он поспешил заткнуться.
Блондинчику что? Даже если и поймают, он сумеет выйти сухим из воды. Как‑никак родня царствующему августу. Хоть и седьмая вода на киселе, какой‑то там троюродный внучатный племянник, а все же не хухры‑мухры – «голубая кровь», патриций в надцатом колене. Не то, что сам Гавейн. Тоже не из быдла, но с Перси меряться предками не стал бы.
Однако чувство опасности не оставляло.
Попытался залить его вином. Помогало плохо. Особенно если выпивка такого качества. Эх, где вы, златые дни, когда Гавейн презрительно отмахивался от фалернского и кипрского…
– Цикута, елы‑палы! – гадливо сплюнул на пол крепыш, выплескивая туда же остатки пойла из своего кубка. – Лучше простой воды напиться!