Обратные вспышки - стр. 18

– Пойдем отсюда, – сказала она.

Все молча согласились и стали пробираться через мятые банки.

– Леха, ты куда? – сказал Ваня и остановился.

– Пойдем ко мне, – ответил тот и увлек под руку девушку.

Саша сообразил, что там все и произойдет. Там, в тепле и уюте, он раскурит трубку и поймает порхающую бабочку блаженства. Он уже представлял, как будет нежиться в кресле и упиваться щекоткой в легких.

– Да ну, – отрезал Ваня, – чего у тебя делать?

У Саши что-то оборвалось.

– Пойдем, – повторил Леха и помахал рукой.

Он словно отплывающий от гавани корабль, который провожают взглядом с берега. На берегу оставался и Саша.

– Да пойдем, – суетливо сказал Саша.

– Не пойду я к нему! Русак, пошли со мной.

Русак немного призадумался и кивнул. Последние надежды Саши рассыпались. Он хотел было побежать к Лехе и пойти с ним, но тот почти незнакомец. Это как-то конфузило, да еще и эта Ира с ним. Леха так и уходил медленно вдаль на вершину, а Саша остался в родной низине. Он отпустил взглядом уходящую мечту и пошаркал кедами за друзьями.

Так прошел первый опыт.

Под землей воздух пропитан пылью и затхлостью. Поэтому так приятен первый вдох после метро. Вообще, свежий воздух – такое универсальное средство отрезвления и даже выздоровления. Не зря же туберкулезникам прописывают горный воздух. На эскалаторе мой сломанный нос вытягивается и словно тащит наружу. Я поднимаюсь над отштукатуренной аркой метрополитена, поднимаюсь мимо тусклых фонарей и рекламных плакатов. Мимо белых колон архитектуры и неприметных колон из людей. Я – колонна, пока движусь на эскалаторе.

Ох, этот воздух. Утреннее солнце скрылось за полосой облаков, обдает прохладный ветер. От станции до работы идти всего ничего, но и здесь я умудряюсь растянуть целую жизнь. Или половину жизни. Навстречу идут все те же люди. Высокие блондинки с каре. Они одеты в широкие брюки и в белую рубашку, но при этом каждая отличается какой-то деталью. По другую сторону идут низкие брюнеты, идут торопливо своими коротенькими ножками. Одеты они в жилетку рыбака и стоптанные ботинки и пребывают в постоянной задумчивости, хотя и уворачиваются от уверенно ступающих блондинок.

Я подхожу к лавке художника и задерживаюсь у витрины. Там выставлены работы местных художников. Вон девушка в красной шляпе, она сидит на краю постели и скрывает лицо широкими полями, в руке у нее глянцевитый фужер вина. Или вон маленькая избушка на широком заснеженном поле, окруженная хвойным лесом, из трубы избушки вьется серый дымок. Или цветущий луг, засыпанный благоухающими лепестками на вытянутых стебельках, луг дышит детской безмятежностью. Или любовная пара, которая шагает по мощеному бульвару мимо зажженных огоньков ламп, они укрываются зонтом от косого вечернего дождя. Одни картины выполнены жирными мазками масляных красок, другие – смочены акварелью. Одни размером с обложку книги, другие – с широкую оконную раму. Бывает, я так подолгу стоял среди картин, что опаздывал в соседний отдел бытовых приборов, в котором я и работаю. Я стоял, рассматривал полотна и чувствовал, как общаюсь с их творцами. Художники рассказывали замысел посредством картины, и я проникался сущностью затеи. Так я приобщался к искусству.